У конца Кхалы

Тассадар взял себя в руки. Он поднял глаза. Он знал, какой уровень концентрации ему потребуется. Другого шанса не будет. Перед ним от массивного хайдаринового ядра «Гантритора» лился бледно голубой свет. Потоки энергии кристалла извивались как живые. В сравнении с излучаемой энергией субстанция кристалла казалась хрупкой. Все равно как буря, заключенная в бутылке. Это была сила, способная заставить судно размером с город двигаться в открытом космосе. Это была сила, способная развернуть само пространство так, что корабль мог передвигаться от звезды к звезде в одно мгновение, и сила, способная сделать этот корабль почти неуязвимым. Это была сила, способная поддерживать жизни тысяч членов экипажа корабля. Применений этой силе было не счесть.

Сосредоточив взгляд на этом сиянии он попытался сконцентрироваться на настоящем моменте. Непослушные мысли теснились в голове. Все казалось четким и ясным, как будто бы он всю жизнь провел в тумане. Это был тот редкий род ясности ощущений, который он особо ценил, когда достигал. Это не было радостью, или страхом, или скорбью, но выше всех определений, отделяющих эти вещи одна от другой. Это была чистая эмоция, жестокий ветер, терзавший его душу словно истрепанный флаг над полем битвы. Он наслаждался им, хоть этот ветер и прибавлял ему нерешительности.

Он уже попрощался. Слова прощания эхом отзывались в его голове, как будто сказанные кем-то другим, далеко-далеко. Они наполняли его противоречивыми чувствами. Он ощущал все возрастающую боль в сердце, чувство, требовавшее вырваться наружу. Он никогда не находил слов чтобы выразить это чувство. Как он мог излить его в словах – свои мечты, желание, свою сущность? Это было бы напрасной тратой слов. В жизни он пытался выразить эти чувства поступками. Но поступки могут быть неправильно истолкованы. Поэтому он попросил своих друзей, чтобы они помнили его самого.

Он почти ощущал их присутствие. Часть его жаждала увидеть их еще раз, но он был счастлив, что они не разделят с ним эти мгновения. Они продолжат жить. Зератул, тот, кто поддерживал его в дни, когда все было потеряно для него после того как Тассадар ослушался приказа Конклава. Феникс, которого он однажды оплакал.

Когда он зафиксировал их лица в памяти, он шагнул вперед, развел руки в стороны ладонями вверх. «Я отдаю. Моим братьям, моему народу, моему дому, моим любимым друзьям, вам я отдаю все, чем я являюсь»

С этой мыслью он начал направлять энергию.

***

Он открыл глаза и посмотрел в синее небо. Изогнутый купол делил небосвод на пересекающиеся треугольники. Поддерживавшие купол арки и группы золотых колонн были размыты на периферии его зрения.

Остальные наблюдали за ним, пока он лежал без движения. Его противник стоял несколько поодаль, тяжело дыша. Очертания его ребер проглядывали сквозь кожу в такт его дыханию, то проявляясь, то исчезая.

Наконец он вздохнул. Его глаза вспыхнули, грудь поднялась, с трудом пропуская вдох. Не смотря на шок от боли, которую принесло это усилие, он тут же оказался на ногах. Он покачивался на месте, но его глаза не отрывались от противника. Их свет отражался от капелек пота, покрывавших его лицо, окрашивая все, на что он смотрел в синее сияние.

Его противник медленно качнул головой, сдвигая надбровные складки. Наблюдатели повторили это движение. Тассадар не замечал смеси удивления , недоверия и замешательства на их лицах. Он сосредоточился на движении. Волна силы пронизала его, обвиваясь вокруг позвоночника, когда он поставил одну ногу вперед, отклонился назад и ударил. На этот раз упал его противник.

Он прыгнул вперед чтобы продолжить атаку, с силой опустил ногу в низ, в то время как его противник откатился в сторону, удар прошел мимо. Затем храмовник, лежавший на полу, откатился опять, поймав его ногу и заставив избитого оппонента оказаться на полу рядом с ним. С этого момента уже не составляло труда продолжит движение и пригвоздить Тассадара к полу. Храмовник не прикрыл своих темных глаз когда увидел как противник поднимает кулак. Он сопротивлялся, но знал, что сила и преимущество на стороне противника. Его брови приподнялись в удивлении. Он перевел взгляд с кулака, нависавшего над его лицом на золотые глаза соперника. Почему он медлит?

Они оставались замерев в этом положении, не нарушая тишины ничем кроме тяжелого дыхания. Наконец акилай опустил кулак и встал. Он покачал головой, перебросив нервные отростки за плечи.

—- Это даже не битва, — провозгласил акилай, не глядя на Тассадара, который снова оказался на ногах в стойке готовности и решимости.
—- Значит, ты сдаешься? – Судья стоял на краю арены, его тяжелая черная мантия аккуратными складками покоилась на его плечах, внушая уверенность, что даже Великая Катастрофа не потревожит его. Он смотрел на акилая холодно, в его словах с трудом угадывался оттенок интонации вопроса.
—- Нет. Всем понятно, кто победитель.
—- Поединок еще не решен.

Акилай обернулся к противнику. Тассадар стоял в центре арены в боевой стойке. Кровоподтеки от ударов акилая начали чернеть и вспухать, и можно было поклясться, что у избитого послушника повреждена нога, но его синие глаза были яркими и ясными, будто боль даже не затронула их.

—- Если так будет продолжаться, я его убью, — сказал акилай.
—- Поединок не будет решен пока он не сдастся.

Акилай еще раз взглянул на противника. В словах судьи был отзвук приговора, но этого и следовало ожидать от их касты.: непререкаемое лидерство. Храмовник пришел в движение как только принял решение.

Не смотря на готовность, Тассадар оказался недостаточно быстр. Сильный Акилай налетел на него, всей силой и скоростью, направляя удар. Они оба упали. Тассадар опять оказался прижат к полу и беспомощен как несколько мгновений назад. Широкие ладони акилая сомкнулись на его горле.

—- Сдавайся, — потребовал акилай. Тассадар чуть слышно захрипел, сопротивляясь все слабее. На лице осталась лишь тень сознания.
—- Сдавайся! – продолжал требовать акилай. Ответа не последовало.
—- Сдавайся – я не хочу убивать тебя! – на этот раз акилаю не удалось замаскировать мольбу за резкостью.

«Нет. Я не сдамся»

Акилай чуть не потерял хватку от изумления. Он чувствовал, что его противник почти задохнулся, облачка тьмы вспыхивали на периферии его сознания. Однако голос, посланный разумом Тассадара звучал чисто, как звон колокола, незатемненный болью и страхом.

Он разжал пальцы.

Оба воина медленно поднялись на ноги. Акилай подошел к краю арены.

—- Поединок закончен, — сказал он.
—- Ты сдаешься, Феникс из Акилай?

Юный храмовник не сказал ничего, только кивнул. Тассадар видел его спину, видел мышцы, напрягшиеся на плечах, когда он двигался мимо группы колонн, обходя арену. Когда он проходил мимо арки, ведущей из света арены, он ударил кулаком по колонне.

—- Поединок выигран, я свидетельствую об этом и Конклав свидетельствует. И то, чему я являюсь свидетелем, подтверждает закон Кхалы.

Присутствовавшие в зале были в замешательстве, они молчали. Тассадар оставался в центре арены, его концентрация наконец начала спадать. Он не смотрел на остальных, но ощущал как они удаляются. Подчиняясь усталости, он сел на пол отдохнуть. Его первейшим долгом сейчас было перевести немногих своих подчиненных в новые жилища в Цитадели, но храмовник бы не справился даже с этой малой задачей в своем нынешнем состоянии.

Тассадар поднял взгляд и с удивлением обнаружил, что не все еще ушли. Он выпустил свои мысли из-под контроля лишь на мгновение, но этого было достаточно чтобы дезориентироваться во времени. Судья все также стоял, невозмутимый и торжественный, и рядом с ним – акилай, Феникс, накидывая одеяло себе на плечи.

Феникс обернулся к нему. Его золотые глаза не выказывали радости при взгляде на полумертвого оппонента, но в них не было и злости по поводу поражения. Он просто смотрел на Тассадара, оценивая его. Затем перевел взгляд на Судью, ожидая объяснения.

Судья встретил пытливый взгляд Феникса, но как всегда по нему нельзя было судить о его реакции.. Тассадар был знаком с холодной манерностью Судей – эмиссар Конклава не был обязан давать объяснений каждому зелоту. Закону следовало служить, и никто не был в праве сомневаться в законе Кхалы. Но к удивлению обоих храмовников, Судья заговорил:
—- Писано, — сказал он, — Путь к победе – вьющаяся горная тропка, полная ловушек и опасностей для того, кто ей следует. Но он не достигнет своей цели если избегает тропы.

Акилай склонил голову, недоумевая, должен ли он воспринимать эти слова как поучение или как объяснение силы оппонента: он выиграл потому что отказался проиграть. Он сузил глаза. Произошедший поединок был древним обычаем, ценной традицией его племени, адаптированной к Кхале, но Феникс чувствовал сомнения насчет поединков.

Феникс опять перевел взгляд на своего бывшего оппонента, а теперь – товарища по оружию, члена отделения Зенит – гордости храмовников. Воины отделения Зенит часто избирались за высокие заслуги или необыкновенные способности – как например железная воля этого саргаса. Отделение Зенит состояло из восьми членов. Старшие члены уходили на новые посты, более молодые храмовники попадали в Зенит, пройдя поединок. Пока они служили в отделении, старшие воины тренировали младших, обеспечивая имени отделения неувядающую славу на будущие десятилетия.

Феникс опять нахмурился. Он принял эту дуэль в сомнении, но результат совсем выбил его из колеи. Поединки должны были свидетельствовать о том, что любой, входящий в ряды Зенита будет достоин других воинов в своем мастерстве. Одно слабое звено в отделении может подвергнуть риску жизни остальных. Не смотря на то что Феникс знал, что быть храмовником означало быть готовым умереть за свой народ, он обнаружил, что не готов убить другого протосса. Теперь он, возможно, предал честь отделения. Он проиграл воину, который не мог превзойти его. Это врядли беспокоило Судью. Для него самой ценной особенностью воина было желание принести себя в жертву.

Его мысли вернулись к битве, теперь у него было время анализировать. Почему дошло до этой последней дилеммы? Взгляд острых глаз саргаса заставил его вспомнить. Этот воин имел силу разума ужасающей мощи. Он пропускал через себя энергию чтобы держаться в бою. Боль и истощение не могли победить его. Только смерть могла его подчинить. И саргас заставил его…

—- Откуда ты знал, что я сохраню тебе жизнь? – Феникс сбросил одеяло с плечей и передал его сидящему на полу саргасу, начинавшему дрожать от холода и усталости.

Тассадар взял одеяло и завернулся в него.

—- Я не знал. Я надеялся.

Феникс поднял брови, понимающе кивая:
—- Нет сомнений, ты достоин Зенита.

Тассадар пожал плечами в ответ, усмехаясь:
—- Стоило ли ради этого попадать в тиски дилеммы…

Феникс посмотрел на него, требуя объяснений.

—- Я мог бы победить тебя, пользуясь стилем, который знал лучше. Тогда точно пролилась бы кровь.
—- Это все, на что ты способен, храмовник – пустая похвальба? — Феникс помрачнел, — Ты победил в поединке, но дерешься ты скорее как талантливый любитель, а не как воин.

Тот только кивнул, никак не выказывая смущения:
—- Меня тренировали только в стиле Сар Мараста. Стиль твоего племени мне не знаком. Все что я знаю – то, что я перенял у тебя во время боя.

Глаза Феникса расширились. Это не было похвальбой. Даже если его навыки были превосходящими или исключительными, единственная успешная атака в стиле древнего боевого искусства племени Саргас должна была быть летальной. Это искусство было предназначено для убийства, а не для пощады.

—- Я не хотел проливать кровь в угоду традициям. В то же время я не сомневался что желаю присоединиться к отделению Зенит. Я решил, что в конце концов, все, что мне нужно это выжить…

Феникс взглянул на Тассадара по-новому. Он всегда считал, что Судья испытывает удовлетворение, глядя как храмовники готовы умереть во имя своих законов и обычаев. Они оба успешно отказали ему в этом удовольствии.

—- Хорошо сработано, — усмехнулся Феникс, — Похоже, мы квиты, — он помог сопернику подняться.

Саргас взял его за руку.

—- Я Тассадар, — представился он.
—- Я Феникс из Акилай, — его рукопожатие было теплым и твердым и несло прикосновение легкого ментального контакта – чувство дружбы и уважения.

Когда он ответил тем же, он ощутил внезапный холодок. Что-то безуспешно пыталось пробиться в его мысли. На задворках сознания он чувствовал что-то похожее на пульсацию в быстром ритме.

Он чувствовал, что о чем-то забыл, о чем-то очень важном, ужасно, до остановки сердца важном. Пульсация продолжилась в его голове, медленно чередуя пики со спадами.

Он знал, что должен быть удивлен тем, что его товарищ ничего не замечает. Феникс улыбался, уходя прочь и оборачиваясь через плечо, приглашая следовать за ним.

Потом он почувствовал, что внутри него что-то оборвалось и это заставило его бежать. В этот момент он понимал только две вещи – что он каким-то образом знает Феникса уже давно и дорого ценит их дружбу. И то, что он больше никогда его не увидит.

Когда Тассадар ринулся вперед, ощущения движения не было. Как будто его парализовало в кошмаре. Это ощущение прошло так же быстро как и пришло. Тьма закрывала его зрение, изливаясь прямо из уголков его глаз. Удивление исчезло, повинуясь далекой пульсации, проникавшей в его мысли.

Это не было звуком, хотя он ощущал, что это приходит извне. Тьма, в которой он находился, казалась ячеистой и пульсация излучалась отовсюду вокруг него. Он прислушался к ней, перенося на нее свою концентрацию. Это был почти голос. Он основывался больше на ощущениях тела и инстинктах в отличие от обычного общения между протоссами, что было настолько же ненадежно, как закупоривать послание в бутылку и бросать в море. Нет, поправил он сам себя. Это было больше похоже на море чем на послание, если придерживаться прямых аналогий.

Целое море мыслей – не конгломерат сознаний или душ, а единый разум, единое целое.

Пульсация – потоки мыслей – обратилась к нему. чужак

Он этого не отрицал. твой разум нельзя понять. твои мысли бессмысленны. убирайся.

Я не понимаю это так. пощадить того, кто причинил тебе вред глупо. пощадить того кто слабее тебя глупо. это ослабляет все поголовье, если слабый не исключен из него.

Трудно объяснить это парадокс. твоя раса сильнейшая. ты величайший из них. как ты можешь поступать так глупо и владеть такой силой не смотря на это? я должен знать.

Возрастающая пульсация мыслей , казалось, поднималась из бесконечных колодцев в ячеистой тьме. С каждой мыслью, полученной им, тьма ощутимо крепла, преобразовываясь в разум, окружавший его. Внутренним зрением он видел непрерывную сеть. Толстые нити, связанные узелками, простирались дальше чем его мысли могли их проследить во всех направлениях. Мысли, ощущения и команды пробегали по сети, пульсировавшей красным светом.

Тассадар задержался с ответом. Как он мог объясниться с существом, для которого аксиомы, на которых он строил свою жизнь были чужды? Сеть ткалась все шире перед его внутренним взором, красный свет расцвечивал все вокруг него, когда его наконец притянуло к одному из узлов. я узнаю больше. покажи мне больше.

***

Выслушав новости, Тассадар ушел в сад.

Изогнутые стены сияли. Свет, который они давали, был мягким ближе к полу помещения, а к центру купола превращался в искусственное солнце. Но даже этот свет был приглушен деревьями. Основная часть сада была лесистой. Субтропические деревья имели темно-зеленые листья и под их сенью ютились нежные соцветия резных очертаний.

Но прежде всего это был водный сад. Ручеек бежал между деревьев, камней, украшавших его берега и создававших серию водопадов и заводей. Тассадар сел на краю одного из таких озер, не обращая внимания на чудесную игру света и тени на его поверхности, так же как и на рисунки на гладкой серой гальке на дне.

Алдарис избегал разговора. Тассадар не знал, что это нормально для Судьи в этом случае. Но он был все так же мрачен и агрессивен, и это было необычно. После того как новый Исполнитель объявил о своем решении помочь Тассадару, триумф уступил место фрустрации. Это было уже во второй раз, когда Алдарис оказался не в силах руководить флотом храмовников, в который Конклав послал его советником. Как и в первый раз, ему было гарантировано безопасное возвращение на Айур. Не смотря на все попытки заверить его в том, что они не планируют переворота и не хотят брать заложников, Алдарис им не доверял. Тассадар мог только догадываться, что пошатнувшийся авторитет заставил дать трещину железное терпение Алдариса.

Что беспокоило Тассадара больше всего, так это повторяющийся отказ Алдариса поделиться с ним хоть какими-нибудь новостями из дома. Судья настаивал на том, что никогда не будет служить информатором предателя. И чем больше задавалось вопросов, тем более упрямым он становился. После множества мольб Тассадара и споров, он прервал разговор вообще. Его взгляд был усталым и направленным вниз.

Когда Судья удалился, новый Исполнитель Дарутас нашел время поговорить с Тассадаром. Он дал полное объяснение поведению Алдариса.

—- Странно, — сказал Дарутас, — Я никогда не видел Судью в такой растерянности.
—- Растерянности? Но он еще более невыносим чем раньше.
—- Похоже, он стремится избежать общения с тобой. Не взирая на лица, я думаю, он чувствует бремя вины за смерть Феникса.

Тьма захлестнула его. Слишком внезапно скорбь наложилась на опустошение и усталость. Он выслушал историю последнего боя Феникса на Антиохе от Исполнителя, а потом оборвал разговор. Он надеялся, что сможет прийти в себя в одиночестве, но теперь, когда он был здесь, он ощущал себя потерянным. Какое-то выражение чувств могло бы помочь – слезы, гнев, хоть что-нибудь. Но он был спокоен. Его сердце как будто парализовало.

Не в силах выразить потерю, он не знал, как продолжать жить с ней.

Он поднял глаза на звук чьих-то шагов. Присутствие кого-то еще в саду не было причиной для тревоги – это место было доступно всем на корабле. Однако он все же удивился, когда, обернувшись, увидел землянина с охапкой фруктов.

—- Эй, чувак, — поздоровался командор землян в своей обычной манере.

Алдарис и новый Исполнитель взяли командора Рейнора вместе с ним. Тем не менее в то время как Тассадару позволили сидеть в конференцзале с Дарутасом, стражники Алдариса немедленно препроводили землянина в изолятор. Учитывая что «Гантритор» был его собственным кораблем, Тассадар чувствовал себя неуютно по поводу этого инцидента. Пока Рейнору отказывали поговорить с ним, его глаза сияли сталью. По опыту Тассадар знал, что земляне больше всего ненавидели отношение к ним как к низшим. Если бы Алдарис продолжил в том же духе, Рейнор бы ему очень доходчиво все это объяснил. К счастью, на данный момент все неурядицы были забыты.

Тассадар слегка кивнул:
—- Здравствуйте, командор Рейнор.

Его голос был глухим и он почувствовал смущение от того, насколько ощутимой была его депрессия.

Рейнор моргнул, затем шагнул вперед и присел рядом с протоссом. Он отложил свой груз в сторону, завернув в военную куртку.

—- Не хочу ни во что вмешиваться, но похоже тебе нужно с кем-то поговорить.

Тассадар сухо усмехнулся. Кажется, для землян это было решением всех проблем. И все же он не мог сказать, что Рейнор ошибается. Самокопание ему точно не помогало.

—- Возможно, — ответил он.

Рейнор пристально посмотрел на него. Когда они сидели, разница в размерах была не такой разительной, как если бы они стояли, но все же была велика. С тех пор как он примкнул к флоту Тассадара на Чаре за несколько последних месяцев он почти привык к протоссам. В конце концов, они были очень похожи на людей, по крайней мере, в тех аспектах, которые Рейнор считал важными. Были биологические различия, культурные он только начал изучать поверхностно – но все это было весьма относительно.

Он взглянул Тассадару в глаза. Их синий свет был глубже и темнее чем обычно. Они приняли печальный цвет. После нескольких месяцев борьбы с зергами бок о бок с этим храмовником, Рейнор не спрашивал себя, плачут ли протоссы. Память подбрасывала ему сцену: Высокий Храмовник, обхвативший себя за плечи и покачивающийся от рыданий после того как уничтожил брудлингов, вырвавшихся из груди его товарища.

Он во время прикусил язык, проглотив готовую сорваться с языка фразу и мысленно посмеялся над инстинктивным выбором слов: «Почему такая вытянутая рожа?»

Тассадар посмотрел на Рейнора, свел брови «услышав» так и не сказанные мысли Рейнора.

—- Интересный эвфемизм… и очень неудачная шутка.

Мимика протоссов в сравнении с человеческой очень бедна, но Рейнор был знаком с ней достаточно чтобы узнать довольную улыбку Тассадара.

—- Извини, — засмеялся он.

Тассадар глубоко втянул воздух, наклонился вперед, уперев локти в колени:
—- Я сегодня получил новость, что старый друг погиб на Айуре. Претор Феникс.
—-Хреново, — сказал Рейнор, его взгляд выражал сочувствие, — Я знаю, что ты чувствуешь.

Тассадар только кивнул и уставился вниз на воду у своих ног.

—- После того как Сара… после Нового Геттисберга, — продолжил Рейнор, — Часть меня желала спрятаться где-нибудь от всего… выплакаться до смерти, не знаю. Но я знал, что Менгск мог ее спасти. Я мог бы уйти в себя и никогда не вылазить наружу, но я был чертовски зол…

Тассадар кивнул:
—- Злость, обвинения… Хотел бы я знать, кого винить. Зергов, конечно. Возможно, Алдариса – по его приказу Феникс должен был остаться в Антиохе даже не смотря на то, что битва была проиграна, — он обернулся к Рейнору, — Возможно, я должен обвинять себя. Если бы я продолжил миссию Конклава по «очистке», зерги никогда бы не добрались до Айура.

Он нашел иронией то, что именно землянин пытался поддержать его.

—- Ты слишком заумный, Тассадар.
—- В самом деле?
—- Феникс был твоим другом. Ты решил бороться с зергами по-другому, решил пощадить мой народ. Если он был твоим другом, он бы тебя поддержал.

Взгляд Тассадара смягчился.

—- Возможно. Возможно, если бы он не знал, чего это будет нам стоить.
—- Даже если бы речь шла о победе над зергами, неужели ты думаешь, он хотел бы, чтобы ты шел против твоей совести?

Тассадар помедлил с ответом.

—- Феникс был настоящим воином. Он никогда не уклонялся от вызова, — он улыбнулся, — Даже если риск был слишком велик, он сражался так, чтобы быть достойным звания храмовника. Сказано: «Победа, приносящая в жертву честь горше поражения».

Рейнор кивнул:
—- Он не хотел бы чтобы ты шел на компромисс даже во имя его спасения.
—- Он встретил конец так как хотел. Он погиб отважно, в сражении… — его руки сомкнулись в кулаки и он закрыл глаза, — Вся эта древняя риторика кажется такой пустой. Это было напрасно… его смерть никому ничего не дала. Он должен был жить!..

Рейнор почувствовал как у него перехватило дыхание, когда он уловил, какие интонации появились в голосе Тассадара. Но даже если так, он освободился. Это был Тассадар, которого он знал, Тассадар, который мог быть холоден и горяч, порывист в действиях и решениях. Своего рода невинный. Ему удалось пробить дыру во тьме, в которую был погружен храмовник.

Рейнор встал и ободряюще потрепал храмовника по руке. Не смотря на свою скорбь, Тассадар ощутил удивление. Этот землянин рядом с ним принадлежал к расе, происходящей из настолько далекого мира, что никто из протоссов его не видел. Это существо было биологически простейшим, хрупким и имело весьма ограниченные способности к псионике. И все же Рейнор мог предложить сочувствие и понимание. Казалось чудом, что они могли сойтись так близко. До той степени чтобы стать друзьями. еще большая глупость.

Опять его воспоминание кануло во тьму.

Конечно, ты не понимаешь дружбы. я понимаю смысл этого слова. это всего лишь тень, слабое замещение братства роя.

Мысль, выражавшая понятие «братство» была грубым переводом. Она носила чувство, которое он узнавал, но и много значений, которые были ему чужими.

Братство? они все – часть меня. их боль – моя боль. их смерти ослабляют меня. ни одна «дружба» не может быть так глубока, как это, когда каждый – это ты, твоя плоть и кровь.

Тогда ты все еще не понимаешь. это ты не понимаешь

***

Вселенная была действительно огромной.

Пространство и время мало что значили для этого бестелесного сознания – или, другими словами, — сознания с миллионами тел. Сверхразум существовал везде и нигде. Узлы его сознания располагались на сотнях миров. Органы чувств каждого существа в его рое принадлежали ему. Сверхразум смотрел расширенным зрением двадцати шести глаз дрейфующего Стража, глазами дрона он видел каждую деталь покрытого трещинами грунта Чара.

По его нематериальным синапсам пробежала волна боли.

Его существа проигрывали сражение. Когда они бросились защищать вход в долину, их убили. Сверхразум чувствовал каждую смерть. Он ощущал удары и уколы лезвий множеством своих тел. Лезвия были так остры, что проникали сквозь панцирь и кожу не встречая сопротивления. Боль приходила вместе с их последней мыслью. И хуже всего то, что убийцы были невидимы.

Тем не менее, он о них знал. Дрейфующие в космосе Владыки направляли существ внизу. И они атаковали пустоту, в которой, как они теперь знали, был противник, пользуясь ощущениями Владыки как своими собственными. Это было бы так даже если бы Владыка ничего им не говорил. Но Сила Перворожденных была несомненна.

Сверхразум ощутил уважение. Эта дерзкая атака, непокорность, их сила и ловкость были превосходны. Он расстроился, что не может их видеть. Он жаждал чнасладиться чистотой их форм.

Боль продолжалась и начала усиливаться. Атакующие добрались до Улья и теперь собрались на его останках.

В палатах своей памяти он слышал как Зазз проклинает Керриган. Она слишком далеко зашла вмешиваясь в дела протоссов не смотря на его предупреждения. Что толку от него как от Мозга если Рою не нужны его мысли? Теперь они должны знать, что планируют протоссы. Зазз все еще мог чувствовать их присутствие поблизости. Они зачем-то задержались.

Дрожание воздуха перед ним, и они стали видимы. Их больше ничто не скрывало. Один из них выступил вперед. Лежа там, в истончающемся крипе Зазз чувствовал холодок, когда смотрел на эту тварь. Это был один из лучших.

Высокое создание подошло к нему текучей походкой хищника. Его голова была опущена в концентрации, глаза горели красно-оранжевым пламенем. Он смотрел на Зазза так, что Мозг опасался, что это пламя испепелит его. Наконец протосс положил на него свою руку.

У Зазза даже не было времени почувствовать боль. Разум Перворожденного разрушил его собственный в момент контакта. Для Сверхразума же это была агония. Протосс вскрыл его паутину мыслей и узлов сознаний. В том месте, где раньше был разум Зазза, зияла ужасная рана, распространяющая оглушительную боль.

Сверхразум среагировал инстинктивно. Его сознание отключилось от Роя, переходя к сознанию вторженца. Его нужно остановить. Ему нельзя позволить ударить снова. И на короткое мгновение, когда убийца уже готов был уйти, два сознания соприкоснулись. Это было короткой вспышкой, но Сверхразум запомнил ее. Это был один из Перворожденных. Они действительно были могущественны. А этот представлял собой все, что Сверхразум хотел бы получить. Он был мощным, агрессивным существом, которое будет преследовать свою жертву без жалости. Он был силен и телом и духом. Сверхразум поклялся, что сила, которую пришелец обратил против него, будет когда-нибудь служить Сверхразуму. Этот убийца был достоин стать частью Роя.

***

Взгляд Зератула был таким же острым как всегда, но его пламя было приглушено и отдалено. Тассадар не мог определить, было ли это вызвано истощением или ранами, что тени поселились на дне его глаз, но все тело было покрыто следами побоев. Полностью изрезанное, оно было свидетельством невероятной жестокости.

Засохшая кровь покрывала чешуйки Зератула в тех местах, где не было кровоподтеков и ссадин. Его грудиь и спина были истерзаны когтями и вся левая сторона была залита кровью, на грудной клетке виднелась массивная гематома. Запястья были связаны за спиной земным проводом, скорее всего выбранным за то, что он врезался в тело при каждой попытке высвободиться. Он уже врезался достаточно глубоко, значит попытки имели место. Кое-где чешуйки были выжжены кислотой, особенно на животе, где повреждение жизненных органов сделало бы работу палачей напрасной.

—- Тассадар, я знал, что ты нас не оставишь, — к облегчению храмовника, голос Зератула был живым, полным эмоций. Даже недели продолжающейся пытки не сломили его духа.

Тассадар приблизился и присел рядом с Зератулом. Он заметил, что некоторые из нервных отростков прелата были вскрыты вдоль, изрезаны на клочки. Даже практика обрезания Темных Храмовников казалась Тассадару слишком болезненной. В его глазах все сильнее горел огонек ужаса и сочувствия.

—- Зератул, — в пол голоса проговорил он, — Я пришел забрать тебя домой, — его голос был глухим от усталости – позади босталась длинная горячая битва за продвижение по этим инфицированным катакомбам. Инфицированные земляне прятались за каждым углом. Он и его зелоты нашли комплекс темным полным ловушек ночным кошмаром. Горстка выживших землян, которые присоединились к ним, не стала оспаривать это определение.

Глаза Зератула задержались на его лице, постепенно смягчаясь от навалившегося утомления, гораздо большего, чем усталость Тассадара.

—- Я никогда не сомневался в тебе… — его голос оборвался, но Тассадар успел перехватить мысль. Если бы он сомневался, он бы уже сломался. Он жил одной надеждой, верой в честь Тассадара.
—- Давай не будем здесь задерживаться, — Тассадар отбросил прочь все возможные ответы. Он перерезал провод, связывавший Зератула и осторожно обхватил его рукой. Он собирался спросить, в силах ли Зератул идти сам, но, когда он поднялся, то сам увидел ответ. Оба колена темного храмовника были перебиты. Они были обмотаны грязными обрывками его плаща.

Тассадар задержал дыхание, чтобы не дать эмоциям, переполнявшим его, вырваться наружу – чему-то среднему между яростью и тошнотой. У него не было слов чтобы выразить свою ненависть к пыткам и его отвращение к зергам становилось все сильнее с каждой смертью соратников. Их самоотверженность в битве он еще мог бы принять, но это была не самоотверженность, а чистейшая жестокость. Раньше он считал их хищными животными, теперь же в его глазах они превратились в отвратительных чудовищ. Вот, что они уготовили его народу, а победа казалась такой же далекой и недостижимой как звезды.

—- Я понесу тебя, — сказал он и наклонился чтобы поднять Зератула. Ужасное состояние грудной клетки прелата не позволяло нести его на плече, поэтому Тассадар подхватил его на руки как ребенка. Его зелоты помогали как могли остальным темным храмовникам, но большинство из них были в лучшем состоянии чем Зератул. Возможно, зерги хотели, чтобы лидер послужил примером… или, возможно, Зератул сопротивлялся сильнее.

Они покинули зараженную базу без препятствий, однако продвигались слишком медленно из-за раненых. Они прошли по темным коридорам, освещенным тусклым красным светом, если вообще освещенным, переступая через трупы людей, зергов и чего-то еще, когда они достигли выхода, даже пейзаж Чара показался им освежающим. Они свыклись с ярким светом и поспешили к шаттлу, ожидавшему неподалеку.

Уже на борту Тассадар уложил Зератула на спину и начал разрезать свой собственный плащ на бинты чтобы перевязать открытые раны на запястьях Зератула. Глядя на раненого воина он отметил необычность ситуации. Зератул всегда был таким сильным, темным и неукротимым как буря на горизонте. Странно было видеть его таким, слабым и беззащитным.

Зератул наблюдал за тем, как Тассадар перевязывает ему руки.

—- Тассадар, — сказал он, — Почему ты пришел за нами?

Тассадар замер, затем понял, что ответ понятен только на первый взгляд. Зератул всегда был подозрительным, находя подтекст и сложность в ситуациях, которые все считали простыми и ясными. Он отвлек часть сознания обратно на перевязку в то время как подбирал ответ. В основном все дело было в их союзе с Зератулом.

Он не мог сказать, что они были близки. Их обязанности разделяли их основную часть времени, а когда они встречались, то использовали это время прагматично. Они советовались о стратегии и Зератул старался передать Тассадару как можно больше знаний о силе темных храмовников. И все же Тассадар ценил его. Он нашел, что Зератул – своего рода превосходный лидер, руководствующийся честью. Зератул же доверял ему, не смотря на то, что имел тысячи причин для недоверия.

—- Этого требовала честь, — сказал наконец Тассадар.
—- Разумеется, храмовник, — хриплый голос Зератула звучал жестко, — Но что было источником зова чести? Я знаю, что ты одержим. Я знаю, что ты ни перед чем не остановишься чтобы истребить зергов…

Тассадар закончил с перевязкой и присел рядом с Зератулом. Теперь вопрос был яснее: были ли темные храмовники его союзниками, или просто инструментом для освобождения Айура? К добру ли, к худу ли, ему вспомнились слова Кхалы: не ужесточайте свои сердца, воины. Хоть вы и ищете чести в борьбе, вы будете слепы если вы слепы в вашем сердце, потому что честь начинается с сопереживания.

—- Непросто ответить, Зератул. Все, что я сделал, я сделал ради Айура. Я сделал это ради тебя, моего союзника, а также ради себя и ради той чести, которая у меня еще осталась.

Зератул поднял перевязанную руку и Тассадар пожал ее.

—- Я понимаю. Было время, я спрашивал себя, считаешь ли ты наш союз необходимым злом, или для тебя это серьезнее. Я счастлив отбросить последние сомнения, — взгляд Зератула смягчился – слабая улыбка, — Ты научился следовать нашим путям, Тассадар. Ты единственный последователь Кхалы, которому это удалось.

Тассадар почувствовал себя неуютно.

—- Мы должны отправиться на Айур, и очень скоро. Ты хорошо обучил меня, но мне одному не справиться с зергами.

Зератул закрыл глаза.

—- Мы пойдем с тобой, — он помолчал, — Но ты уверен? Даже я не могу не видеть битвы впереди… Конклав не будет рад нам, но я не знаю, как далеко они зайдут в борьбе с тобой.

Тассадар ничего не сказал, его глаза подернулись дымкой, когда он вспомнил попытку своего ареста. Заботы Конклава были сосредоточены не на зергах, как следовало бы. Он пытался представить себе, какие силы они пошлют , битвы, через которые он должен будет пройти, но оборвал себя. Он не выдержал даже начав. Впервые со времен Эпохи Раздора будет война между протоссами. Его душа замерзла от этой мысли.

—- Ты уничтожил Мозг, — сказал он, чтобы переменить тему разговора, — Это, по крайней мере, было успешно.

Зератул слабо вздохнул, вздрогнув от боли в груди.

—- Это было… Я подготовлюсь лучше, когда придет время следующей атаки. Я прикоснулся к его разуму и когда оно разбилось, я оказался лицом к лицу с самим Сверхразумом. Это не то переживание, которое я хотел бы повторить. Я не могу описать…

Когда ему не хватило слов, Зератул напрямую послал свои мысли Тассадару. В этих мыслях больше не было слов. Это была тьма. Тьма имела структуру лабиринта, глубокие тени на уже абсолютной черноте. Это был Сверхразум.

Зератул уловил лишь его мгновенное изображение: бесконечное переплетение узлов сознаний, изгибы матрицы, протянувшейся через бесконечный космос. В нем было решение неразрешенных загадок. Он содержал фрагменты утраченного знания Ксел-Нага. Призрачное воспоминание об их прикосновениях, их очертания и попытки его вырастить. Но он имел только одну цель, сила которой пульсировала в его паутине: доминировать и выживать. должен остаться только я. весь этот космос, непознанный и непознаваемый, должен подчиниться мне. только тогда я смогу отдохнуть.

***

Когда он увидел это, он похолодел.

Осознание действительности полностью вернулось к нему. Он знал, где он и все, что он видел, промелькнуло в его сознании за доли секунды. В царстве мыслей время почти не имело значения.

Вокруг него узлы и каналы Сверхразума пульсировали ощущениями Роя. Он потянулся, чтобы прикоснуться к ним. Паутина начала трещать и коробиться от прикосновения его мыслей.

—- Ты такой жалкий. Ты, кто мечтает ассимилировать мой народ, не можешь понять даже одного из нас.

Он чувствовал жалость. На протяжении стольких тысячелетий Сверхразум не изменился. Он не мог измениться с тех самых пор как Ксел-Нага создали его. Он навсегда останется паразитом.

Сверхразум корчился от боли. Разум Тассадара и энергия, которую он направлял, дотянулись до его границ и ничем нельзя было этому воспрепятствовать. Сверхразум всегда изменял разум существ чтобы их ассимилировать. Теперь он задумался, не было ли это причиной слабости. Возможно, следовало лучше изучить существ прежде чем убивать.

Он чувствовал, что от Тассадара исходит тепло. Тепло, которому он не мог дать имени. Возможно, это была отвага. Но страх ли им самим двигал, когда он приговаривал к смерти любую тварь, с которой сталкивался? Если да, то это тепло – принятие и защита чужой жизни должно быть отвагой.

Тассадар сказал правду. Он не мог понять даже одного. Сверхразум слышал его мысли, его чувство личности, разъедающее его ядро. Прежде он считал непреложной истиной, что главное это существование, но теперь эта истина начинала давать трещину.

И все же он ощущал радость. Это было то, что он предвидел: союз с ними, самой могущественной расой из всех. Он сожалел, что был еще так несовершенен, но это был тот финал, которого он желал. Союз с теми, о ком он мечтал, добиваясь совершенства.

Сила Тассадара текла по узлам Сверхразума. Он разделял ощущения биллионов существ, но сосредоточился только на нескольких. Тассадар в последний раз взглянул на Айур глазами зергов, когда Сверхразум начал распадаться и угасать.

Он видел шпили Цитадели, горящие бледно-голубым пламенем. Он видел землян, уносящих своих мертвых с поля боя и укладывающих их в ряды, закрывая им глаза так, что они выглядели только спящими. Он видел своих сородичей, пытавшихся стоять прямо, но в конце концов их стоицизм – на его взгляд, их худший враг – начал их подводить. Теперь они могли отдохнуть. И все же его мучили сомнения. Разве он мог отвести глаза от их печальных лиц? Как он мог смотреть в сторону – даже когда его зрение начало меркнуть, даже когда ужасный холод темных энергий начал уступать место небытию, он недоумевал, как он может их покинуть? Даже если они будут мирно прогуливаться в райских садах Айура, после того как все войны будут забыты – как может случиться, что его с ними не будет?

Небеса Айура были открыты. Рваные облака вспыхивали в последнем зареве бури. Затем в мире воцарилась тишина.

Лучше жить для своего народа чем умереть ради него. Настоящий мученик идет к смерти, не веря в нее, потому что он покидает то, что стремится сохранить: жизнь. И все же, теряя свою жизнь, он находит нечто большее. Жизни, которые он сохраняет дороги ему как его собственная. Он понял, что процветание тех, других, важно для его собственного блага. Он научился любить.

В этом мире нет ничего дороже этой драгоценности, хотя это слабое утешение для отдающего свою жизнь. Но в его последние мгновения пусть он пребывает в этом – в любви и радости – воин, который стоит у конца Кхалы.