Смирение

Он не признавался себе в этом, но он боялся; и хоть пытался поддержать свою роль малоэмоционального, жесткого, но справедливого правителя, теперь же потихоньку сдавал позиции. А все из-за ранее не испытанного страха, что поднимался из глубин сознания давящим комом.

Стояла ночь, будто бы спокойная, но это внешнее спокойствие было лишь затишьем перед бурей. Саалок неярко освещал сады внутри Кхор-шaкала, крепости Конклава, его сердца… И одного из наиболее серьезно охраняемых мест на Айуре; но Алдарис знал — ничто не помешает им прийти, с легкостью обогнуть все посты кхален’ри – преторских гвардейцев – и достичь своей цели. А цель, как известно, у них одна-единственная: освободить отступника Тассадара. И они сделают это любой ценой.

Легкий шум за проемом, защищенным ирисовой диафрагмой, только усилил подозрения Судящего, ожидавшего любого подвоха со стороны своих врагов. Он поспешил к, пожалуй, последнему источнику своего сохранения — клинку из цельного кхайдарина, по свойствам ничем не уступавшему пси- или варп-мечу. Он не сдастся просто так; и пусть силы крайне неравны — один Судящий против нескольких тамплиеров, к тому же темных — да и на псионике долго не продержаться, а коварные еретики поставили ментальный блок, из-за чего не только Алдарис, но и ни один Кхалаи в этой зоне не смог бы войти в Кхалу и предупредить о диверсии. Клинок быстро исчез меж складок мантии, а сам Судящий проследовал к месту своего постоянного пребывания — к огромному арочному «окну», открывающему вид на почти всю крепость.

Сбежать отсюда было невозможно — единственный выход уже блокировался темными. Да и было бы это слишком поздно. Сейчас самое время придумывать эпитафию на надгробие. И пусть она прозвучит, как синоним борьбы Света против исказительной и губительной Тьмы, не несущей ничего, кроме…

Дальнейшие размышления Алдариса несколько грубо прервал буквально вломившийся в его апартаменты дуэт Падших: девушка в легких темных одеждах и уже достаточно взрослый юноша с варп-косой наперевес.

Они словно в смятении оглядели пространство вокруг них; и то ли по невидимому знаку, то ли ему просто надоело ждать, из тьмы вышел уже знакомый Судящему протосс.

— Надеюсь, мы не слишком застали Вас врасплох? — ехидно поинтересовался у Алдариса Зератул, слегка оправляя плащ после недавней стычки с гвардейцами Конклава.

— Я знаю, зачем ты явился сюда, еретик, — едва ли не прошипел Ара, особенно не утруждая себя приветственным речами, — но я не собираюсь изменять своему решению в угоду твоих интересов! Тассадар — предатель пути Света! И он должен быть…

— Да не кричите так. Всю крепость разбудите, а нам это ни к чему, — проговорил Прелат куда более спокойным и официальным тоном, чем его собеседник. Судя по его глазам и расслабленной позе очевидно, что без изменения решения Алдариса он отсюда не уйдет. — Я даже не сказал, зачем мы пришли: нам просто нужна лишь гарантия того, что мы освободим Тассадара. Без лишних потерь.

— С чего бы мне дать спасти вам его? Он предатель, равно как и вы. Смерть — лучшее решение, — раздраженно проговорил Судящий и начал постепенно, словно бы незаметно, отходить к противоположной стене — там легче было бы начать атаковать Падших. Он не знал, заметил ли Зератул его отступление, поскольку он никак не реагировал на происходящее.

— Ты глубоко заблуждаешься, — вдруг перескочил с официального на более приватный стиль общения Прелат и сделал шаг к Алдарису. Совсем не агрессивный ход, но это было предупреждением. Предупреждением к действиям, если вдруг у Судящего помутится рассудок и он вступит в бой сразу с тремя противниками.

— Я так не думаю, — едва различимо прошептал Алдарис и подготовленной пару секунд ранее силовой волной смог сбить с ног и с толку Темных. И совершенно не желая ждать, пока они придут в себя, он ринулся к Зератулу, быстрым движением достав кинжал. Притормозив перед лежавшим Прелатом, он упал на колени и уже занес лезвие над телом, чтобы пронзить шею противника. Клинок с силой рассек воздух, предвкушая дальнейшую кровавую жертву, однако…

— Хорошая попытка, — с видимым удовлетворением Зератул пронаблюдал за изменениями на лице Алдариса, когда он перехватил лезвие у самой своей кожи, совершенно не опасаясь того, что мог сильно порезать ладонь. Прелат резким движением вырвал оружие из ослабевших рук уже потерявшего всякую надежду Судящего, затем, откинув его от себя, молниеносно встал на ноги. — … Но я на твоем месте поработал бы над техникой ее исполнения, — иронично заметил он.

Алдарис отполз к стене и попытался с помощью нее встать на ноги. Тело ныло от отвратительного чувства удара об пол — а все из-за того, что последний раз Судящий испытывал физическую боль очень и очень давно. Последнее средство защиты теперь находилось в руках у врагов и весьма тщательно рассматривалось одним из них. Остальные двое же, оправившись от пси-удара и ни разу не возмутившиеся этим, лишь стояли рядом с выходом, готовые в любой момент раствориться в воздухе и уйти из этого столь ненавидимого ими места. Однако сейчас их взгляды были прикованы к происходящему в помещении.

— Такой красивой вещью — и глотки перерезать. По меньшей мере, некрасиво, — заметил Зератул, крутя кинжал с синими мазками своей же крови. Алдарис поморщился, однако сделать ничего не мог. Он нервничал от вида перекладываемого из руки в руку лезвия и старался этого не показывать. Приняв отстраненно-беспечный вид, он заявил:

— И что же дальше?..

— Хм-м. Дай подумать… Я попросил у тебя, как говорят терраны, по-хорошему, — похоже, сам Зератул был доволен сравнением — от него шли тоненькие потоки удовлетворения ситуацией. — Но, к моему величайшему сожалению, ты отказался. Теперь же у меня есть еще три варианта. Первый: убить тебя здесь и сейчас. Однако, я оставлю этот способ на потом — лишить тебя жизни я всегда успею.

— Я готов пожертвовать собой. Мне не страшна смерть, — уверенно произнес Алдарис, чуть отступая от стены. Пусть речи Зератула были полны безнадежности для Судящего, сдаться вот так он не намеревался.

— Вот. И я о том же, — наигранно вздохнул Прелат. — Все вы одинаковы. Но да не будем отвлекаться. Следующий вариант: самые банальные пытки.

На этом месте Алдарис чуть вздрогнул. Кажется, боль будет его слабым местом. Темный тамплиер тем временем подошел почти вплотную к Судящему, а к шее последнего был немедленно приставлен кхайдариновый клинок.

— Как ты думаешь, сколько ты продержишься? Ставлю на пару минут.

Теперь продержаться как можно дольше стало для Алдариса чуть ли не вопросом чести. Падший провел по открытому горлу своей жертвы клинком, слегка прижимая его, но так, чтобы ни в коем случае не повредить кожу. Судящий едва держался, чтобы не дергаться — малейшее движение с его стороны, и лезвие вспорет и кожу, и жизненно-важные сосуды. Затем остриё переместилось к кромке одежды, слегка оттягивая ее и, видимо, желая окончательно разрезать.  Спутники Зератула с искренним интересом наблюдали за данным процессом: они поддерживали своего Прелата аурой одобрения и внимания.

— Интересно: твое тело настолько же хрупко, насколько сильна твоя власть?..

— Физическая сила — ничто по сравнению с духовной, — возразил Алдарис, но будь фраза чуть уверенней, возможно, она бы и произвела впечатление на Падших. Вот только крайне трудно быть уверенным в том случае, когда рядом с твоей шеей находится лезвие, в любой момент готовое перерезать ее.

— Ну да, ну да, — ехидно подтвердил Зератул, — вот только посмотрим, спасет ли тебя твоя «духовная сила».

И, к радости своих подчиненных, он, наконец, резко провел клинком по тунике Судящего, остановив лезвие где-то в районе его живота.

— Думаю, достаточно, — с этими словами Зератул поддел когтями разрезанные края и резким, уверенным движением снял уже бесполезную ткань с тела Алдариса. По пояс обнаженное тонкое и начинавшее подавать первые признаки старения тело, редкие золотистые браслеты на руках, сам по себе печальный вид — Судящий выглядел совершенно беззащитно.

— Тебя даже случайно поранить жалко, — заметил Прелат, осторожно проводя кончиком лезвия по краю видного из-за ткани тела. Не сумев выдержать тактильных ощущений, Алдарис невольно дернулся — на животе тут же проступил длинный неглубокий порез. — Не удивлюсь, если большинство ран ты нанесешь себе сам.

— Проклятый Падший! — сообщил своему мучителю рыжеглазый протосс, ерзая по стене и стараясь уйти из-под клинка.

— На мне проклятий, как шипов у гидралиска, — не остался в долгу Зератул. — И в конце концов, не я упрямый, твердолобый эгоист, неспособный усмотреть под выдающимся вперед самомнением то, что находится прямо по пути.

Уязвленный Алдарис промолчал. Как молчал и далее, терпя боль, но изредка всё же вздрагивая — и тогда лезвие впивалось в плоть, причиняя еще более сильные муки. Направляемый Падшим, кинжал продолжал свое дело, вырезая на серо-синей коже длинные неглубокие линии. После «росписи» живота, Прелат принялся за его грудную клетку, с крайне задумчивым видом орудуя лезвием как кистью. Завитки, линии, точечные надрезы — тело напоминало доселе невиданное искусное полотно, а синеватая, в полутьме отливавшая черным кровь заполняла вырезанные для нее «устья», переполнялась и струйками чертила по телу новые линии, частыми каплями падая на пол. Сам же обладатель «полотна» изредка издавал невнятные звуки, вжимался в стену и когтями царапал ее поверхность. Но он не кричал, не пытался вырваться и сбежать и, что удивляло Темных более всего — не умолял остановить это действо.

Однако Прелат ни разу не задел каких-либо жизненно-важных частей организма, ограничиваясь лишь кожными покровами. Острие кинжала нависло над шеей — и замерло. Подняв усталый взгляд на своего мучителя, Алдарис замер. Зератул изучал его лицо.

— Не ожидал. Неплохая стойкость для вечного узника залов Суда. И все же меня интересует лишь од…

— Нет, — шепотом ответил Судящий, перебив еще не закончившего говорить Прелата. Последний вздохнул, причем, как показалось Алдарису, вполне искренно.

— Ты не оставляешь мне выбора, — проговорил Падший и приставил клинок к длинным, спускавшимся почти до пола нервным отросткам. Теперь же Судящий не просто замер: его аура, равно как и выражения лица показывали уже не скрываемый страх. Острие чуть прошлось по ближайшему к нему отростку, царапая, но не нанося ему вреда. — Я думаю, ты догадался, что я хочу сделать.

— Исказитель… — прошептал Алдарис. — Для тебя нет ничего святого!

Прелат нахмурился и с уже серьезными намерениями провел клинком вдоль отростка. Крик, раздавшийся в пси-эфире, резанул по разумам находившихся в помещении. Затем острие продолжило исследование обратной стороны головы и корней вибрисс, при этом умудряясь не задевать их. Сильная боль от поврежденных нервных тканей отдавалась в затылке, но было кое-что еще.

Отвратительное, мерзкое ощущение, разливавшееся от отростков и заставлявшее все тело содрогаться. По всей видимости, Зератул хотел причинить боль, вызвать глубинный страх; и, думая, что раз ноги Судящего подкашиваются, то он добился своего. А в это время Алдарис едва ли не стонал от возбуждения, вызванного манипуляциями с его злосчастными вибриссами острым клинком — слишком уж это были интимные, яркие, необычные и неожиданно нежные прикосновения. Он пытался закрыть свое сознание, заменить свои истинные эмоции ложными — и уж в чем, в чем, а в этом Судящие были мастерами.

— Ну же, сдавайся, Алдарис — или же ты хочешь быть отсеченным? — миролюбиво предложил Зератул. Его собеседник, едва стоя на ногах и всеми силами цепляясь за гладкую стену, поднял взгляд.

— Нет, — и прежде, чем Прелат успел что-либо возразить, Судящий продолжил: — Я не сдамся, и пусть я твердолобый эгоист, я не позволю моему народу пострадать от каких-то еретиков, всенепременно желающих посеять смуту в его сердце!!! — начав говорить очень тихо, к концу Алдарис почти кричал, откуда-то набравшись сил и даже отойдя от стены, встав прямо напротив слегка удивленного Зератула. В стоящем Судящем, пусть и обессиленном от потери крови, чувствовалась власть и гордость, чувствовалась та самая личность, которую даже самыми сильными пытками невозможно было бы сломить. — И если ты отсечешь меня от Кхалы, я сам себя убью. Нет иного пути, кроме Света!

— А я-то думал, что меня трудно переспорить… — задумчиво-удивленно и словно про себя проговорил Зератул. Алдарис стоял, выжидая, что же будет дальше. Теперь, когда он выплеснул свой гнев, силы покидали его, и вновь ноги едва удерживали Судящего от того, чтобы упасть на колени. Прелат заметил это и подал знак своим подчиненным — они испарились, и их присутствие больше не ощущалось. Судя по всему, дальнейший разговор будет приватным.

— Я знаю, что ты дрожишь вовсе не из-за боли или страха, — продолжил Падший, оттесняя Алдариса обратно к стене. — Я предполагал, что так будет. Но прежде, чем сказать мне что-либо, подумай: ошибался ли Тассадар хоть раз в своем выборе?

— Нет, — после непродолжительной паузы подтвердил Судящий. — Но Тьма сама по себе является ошибкой. Она не должна существовать.

— И тут ты вновь неправ. Разве есть день без ночи? Разве можно представить жизнь без смерти?..

— Не сравнивай свое еретическое учение с гармонией природы! — возмутился Алдарис такой аллегории, на что Зератул лишь хмыкнул.

— Надо же. Ладно, зайдем с другой стороны.

— С какой еще «другой»?

— Я хочу освободить Тассадара вовсе не потому, что он обладает великой силой. Он мой друг, и это мой долг — спасти его от несправедливого наказания, — и не давая Судящему, уже шокированному подобной нахальной смелостью Падшего, ответить, продолжил. — Скажи, ты когда-нибудь испытывал к кому-нибудь дружеские чувства? Знаешь, что такое любовь, надежность, вера друг в друга?

— Знаю, — на удивление спокойно, но с ноткой печали проговорил Алдарис, выпрямившись и всем телом повернувшись к Зератулу. — Но, как видишь, я не пожелал связывать свою жизнь с кем-либо. Тем более, раз она погибла, а я решил хранить память о ней.

— Сочувствую. Однако, — Прелат оглядел Судящего с ног до головы и прислушался к пси-эфиру, — сейчас ты явно не в себе, — отдаленно заметил он.

— Естественно, — недовольно сказал Алдарис, почти вплотную приблизившись к Зератулу, причем настолько, что, казалось, стоит Прелату чуть податься телом вперед, как он всем телом прижмется к рыжеглазому протоссу. — Прекрати это, — тоном, не терпящим возражений, почти приказал Алдарис. И к его же удовлетворению, Падший не стал спорить. Судящий наверняка и умолял бы его об этом, да вот только не ожидал такого скорого согласия.

Прелат не хотел участвовать в этом лично и оглядел кинжал в своей руке — отсутствие гарды и мягкое покрытие на ручке породили в его разуме более… приемлемый для него вариант.

— Ты не против?.. — он мысленно показал Судящему свою идею. Тот кивнул, просто изнывая от вожделения и желая избавиться от щемящего ощущения в паху. Хорошо еще, что его отделили от Кхалы — Алдарис аж шокированно покачал головой от подобной мысли — это был бы несмываемый позор. Принять помощь от Падшего, да еще и в каком смысле! А сам Падший в момент душевных терзаний старого Судящего, беспрепятственно снял с него остатки уже ничего не скрывающей одежды и провел ладонями по его животу, размазывая кровь и тревожа уже начавшие затягиваться ранки, совершенно не замечая уже готового и наполненного энергией члена.

— Да прекрати уже, — с паузами проговорил Алдарис, вздохнув от вновь и с гораздо большей силой накатившего возбуждения. — Приступай!

— Как пожелаешь, — подыграл ему Зератул, считая его «приказы» крайне умилительными в данной ситуации.

«Судящие, они и в соитии Судящие,» — хмыкнул где-то в себе Прелат и осторожно провел острием кинжала по органу с самого основания до головки. Алдарис сначала затих, чтобы ни в коем случае не сделать удовольствие болью, но затем резко выгнулся, впившись когтями сначала в стену, а через секунду — в собственно Падшего. Тот дернулся от неожиданности, но, поняв, что случилось, хмыкнул. Судящий положил голову ему на плечо, при том чуть отодвинув нижнюю часть своего тела.

Аккуратно обхватить лезвие рукой, а рукоять совместить с жаждущей абсолютно любых прикосновений плотью. Теплая и мягкая кожа на ней, казалось, впитывала каждый оборот, каждое движение рукояти, и заставляла ее обладателя взмахивать бедрами в такт трущемуся об него клинку. И пусть физически это единение было сильным и чувствительным, но разум требовал единения с живым существом. Одиночество сознания, плававшего в своих мыслях и не цеплявшегося ни за одну из них, порождало еще более сильную реакцию тела.

Почувствовав, что Судящий вот-вот достигнет пика, Зератул отвел кинжал от его тела и, заметив, что последний через силу пытается возмутиться, вонзил лезвие в стену рядом с Алдарисом. Тот застыл, не то от непонимания, не то от вновь поднявшегося страха. Прелат же в это время, не объясняясь, да и сам не понимая, что побудило его это сделать, провел кончиками когтей по всей длине члена Судящего. Он выгнулся сильнее обычного, его тело слегка засветилось — и он медленно прижался к Зератулу. В один миг существо, которое он считал врагом, стало для него единственным близким. Однако Прелат знал, что это мимолетное чувство исчезнет, стоит только Алдарису прийти в себя.

Осторожно запустив руки в отростки последнего, Прелат нежно гладил Судящего, столь мирно приходящего в себя после испытанного удовольствия, что, казалось, это не самый властный светлый протосс, а тот, кому столь сильно не хватало подобного рода… отношений.

Рыжие глаза с трудом открылись, и Алдарис отвел взгляд от Падшего.

— Я знаю, что ты очнулся.

— Прекрасно.

— И что теперь?

— При всем моем «желании» помочь тебе, я не смогу этого сделать, — Судящий поднял взгляд на опешившего от подобного признания Зератула. Прелат схватил его за плечи и отодвинул от себя, не разжимая рук.

— Но… почему ты не сказал раньше?!

— Я боялся, что вы трое меня убьете, — честно сказал Алдарис. — Несмотря на то, что я был бы рад принести себя в жертву во имя Кхалы и Пути Света, я боялся смерти.

— Все было напрасно, — уверенно-безжалостно произнес Зератул. Отпустив Судящего, он сделал несколько шагов назад, а затем повернулся к выходу из этого проклятого места. Сидя на коленях, рыжеглазый протосс смотрел на своего мучителя… и на того, кто смог открыть ему глаза, пусть он в этом и никогда не признается.

— Но будь уверен, Падший, — вдруг начал Алдарис, когда Зератул уже почти вышел, — я постараюсь сделать так, чтобы все прошло с минимальными потерями. И не думай, что я изменил своим решениям насчет тебя — если ты попадешь под огонь, я не стану тебя спасать.

Прелат чуть повернул голову в его сторону.

— Не такой уж ты и узкомыслящий, я смотрю, — с явной насмешкой заявил он. Судящий послал ему телепатему одобрения.

— В конце концов, будь я настолько эгоистичным, наша раса бы погибла еще давным давно.

Зератул не ответил и растворился во тьме. В сущности, союз с ними был бы не так уж и плох, несмотря на все их еретические взгляды.

Примечания: