| Название фанфика | Колыбель |
| Автор | Achenne |
| Рейтинг | R |
| Персонажи | Авторские |
| Посвящение | Посвящается Inity |
| Предупреждение | |
| От автора | (ред) "Тяжелый" фанфик, очень красивый и... не буду раскрывать сюжет. Одно из прекраснейших произведений по StarCraft'y. |
| Аннотация | Иногда "долг сердца" превыше разума, но следовать ему способны немногие. |
Sieh deine Erde wacht zerstreut die Utopie
Waehle Streit um eins wo Nachbarn uneins sind
Sieh deiner Grenzen zeitlos Spiegelbild
Schmerzen sind das leere Grab zum Leid
DAS ICH, «Sagenlicht»*
*Смотри на твою землю, рассеяно наблюдай утопию
Выбирай спор в час разобщенности
Смотри на твои границы, вневременное отражение
Боль — это пустая могила горя
DAS ICH, «Свет легенд»
Призрак прошлого явился в облике будущего. Призрака звали Ииръэном, родился он в год великой Войны Выводков, сто пятьдесят циклов назад, и до сего дня ничем особенным не выделялся.
Белесое тление металось у закованных в рыжеватую броню ног, он сжимал четырехпалые конечности, будто в судороге. Захлебываясь, подобно шаману, на которого снизошло озарение — в облике прозрачных силуэтов неприкаянных душ, что гремят цепями и шелестят рваными одеждами. Позади щерился овраг, заполненный молочного цвета радиоактивной жидкостью, грозное сияние обвевало, вырисовывало крылья, а Ииръэн говорил, сплетая терновые венки телепатем. Они обрывались, царапали эфир и разум треугольными выступами, а Ииръэн повторял дозревшую до критической массы мысль:
«Я хочу увидеть Аиур».
Он обращался к своему учителю — темплару Даиксану. Тот тщился игнорировать отчаянный призыв, от которого искажалось само зыбкое, точно кошмарное сновидение, пространство антипланеты-Шакураса, но невольно вздрагивал при каждом упоминании прародины. Он думал о табу, о том, как скоро священное становится запретным и складируется ровными кристаллическими рядами в архивы. И Общую Память.
Когда же вышло так, что упоминать об Аиуре в _настоящем_ времени сделалось едва ли не неприличным, когда старейшины спрятали мучительную, трепетную боль в золоченые скорлупки свитков и файлов?
Быстро ж загустели незаживающие раны, быстро ж вытекли слезы по утраченной родине…
И ныне полыхающее отчаяние мальчишки — не воина даже, ученика, долговязого и тощего, толком не закрытого щитом, — воспринимается кощунством.
Даиксан встряхнулся. Луч «крыльев» из расстилающегося позади Ииръэна радиевого озера упал на золоченые доспехи, и в такт мигнуло синью в глазницах:
«Аиура больше нет».
Фиолетовый всполох. Ярость. Ииръэн был сыном женщины-дарка и мужчины-кхалая, один из «метисов», рожденных на Шакурасе. Неожиданным стал результат вынужденного объединения давно разветвившейся эволюции: ни холодной отстраненности Темных, ни «правильности» кхалаев. Дикие плоды кислее — и живее.
«Ложь!» — аура его замерцала двойственностью, словно сшили два куска ткани, голубой и алый. Проливалась на голодную почву. — «Аиур вечен, Аиур Изначален!»
«Ты юн и наивен, Ииръэн», — горько выговорил Даиксан, ставя преграду собственным мыслям. Надрыв — подобен кислотным шипам гидралисков, выкорчевывает глубинные пласты.
Тот задохнулся. Легкие съеживались, сползали по ребрам. Колючий жар кусался красным. Ииръэн шагнул назад, словно примеряясь к дуэли, и из локтевых суставов вырвались лиловые столпы энергии.
«Даиксан! Учитель! Послушай, я… я был в Архивах. Я читал», — юный Протосс сбился, уставился влево от себя. Снова судорожно сжались ладони, лопающимся нервом мелькнуло грозное, но пока неумело контролируемое оружие. — «Читал. Аиур возрождается из пепла. Всегда. Враги сжигали его дотла шесть раз, но суждено воспрять ему, и тогда вернутся Ксел-Нага и простят Перворожденных детей своих!»
«Это легенда», — сказал учитель.
Желтый доспех линяет в белое в освещении Шакураса. Так луны блекнут с приходом зимних холодов. Даиксан уходит, — соображает Ииръэн, моргая глубоко посаженными, сиреневыми в черноту, глазами. — Уходит, потому что предпочтительнее молчать, плакать, и забывать, лгать себе, будто помнишь и надеешься. О да. Так проще.
Но не ему. Он — Протосс. Он — _настоящий_.
«Я — хочу — увидеть — Аиур!»
Взлетают вверх брызги валунов и ядовитые капли шипят в расщелинах — смертоносное лезвие Ииръэна рубит камни, жар сердца своего обращая бессмысленным разрушением. Возможно, это недостойно его расы, и будь здесь дарк — ухмыльнулся бы ледяно и невесело, а кхалай — прочитал нотацию. Но все покинули Ииръэна. Зря он надеялся.
Все… включая учителя.
Даиксан ведь раскрыл его, вынул ядрышко личности из кожуры безмолвия — дети-«метисы» рождаются вне Общей Связи, зато в отличие от Темных и Светлых способны самостоятельно избирать Путь. Ииръэн решил стать кхалаем, настоящим, как Тассадар, Алдарис и Феникс, влитые в памятники формулы «Эн Таро» герои… а святыня последователей великого Кхаса и Адуна — Аиур…
Особенно — Тассадара.
«Да отсохнет моя левая рука, если забуду тебя, о Аиур…»
Ложь. Везде — ложь. Коротка память Перворожденных Ксел-Нага. Даже Общая. Прокисший суррогат мантр заместил святость.
Трехцветная заря на горизонте возвещала о приближении смерча. Осклабилась радиационно-песчаная вьюга, у границ поселения вспыхнули сигнальные огни: обитатели Шакураса давным-давно научились бороться с нелегкими природными условиями, но в границах технократически-совершенных городов. Одному в буране не выжить.
Поэтому-то во время катаклизмов немногочисленная, но суровая охрана Врат, ведущих из антимира, стягивалась в более безопасное место. Оберегать границы Шакураса оставались исключительно фотонки, много фотонок. Призванные уничтожить любого, кто _войдет_, но бессильные перед желающим _выйти_.
На последних попросту не рассчитывали. Среди Протоссов очень мало безумцев. Разве… Тассадар, столь же храбрый, сколь и безрассудный, пожертвовавший собой в первую очередь ради чуждой расы. Непонятен он остался. Ииръэн вспомнил, как избегал Даиксан вопросов о Тассадаре. А мальчишка впервые подумал — порой величие родственно сумасшествию. Позже он не раз возвращался к тому выводу.
Низкие позывные прогудели зудящими тревожными телепатемами, почти на уровне животном приказывая явиться в город. Полыхнуло северное сияние, индиговые и родонитовые всполохи, будто ссорились два Протосса — кхалай и метис.
Ииръэн усмехнулся.
Белое озеро лизало камни. Радиактивный шторм протягивался к вскрытому брюху небес, словно в смертной тоске умоляя забрать прочь с бесстрастной планеты. Страшный мир — Шакурас, здесь остывает самая горячая кровь, а сердца обращаются руническими камнями. В Аргусах и Кхайдаринах можно записать — но не криком, не колотящейся в висках правдой. Символами. Черствыми.
«Если забуду… о Аиур…»
Ииръэн покатился под откос, прикрываясь маской невидимости: с патруля возвращалась группка соотечественников, встречаться с ними он не желал. Притаился, искренне надеясь, что его рудиментарных способностей сокрытия достаточно. Он забыл включить щит, и заостренные выступы содрали чувствительные чешуйки. Ранки противно саднило, мелкие капельки сукровицы осели на сумрачных камнях. Ужасно хотелось встряхнуться, но патруль маршировал перед носом, и Ииръэн лежал лицом вниз, осторожно прислушиваясь к тяжелым шагам торопящихся воинов и инженеров, прощупывая эфир — не заметили ли его?
Кто-то обернулся, пристально рассматривая подозрительную груду глыб. Ииръэн воззвал к Кхасу, Адуну и Тассадару, до новой боли в неуместных дурацких «ранениях» сливаясь с лазуритовым песком. Отставшего «сканера» окликнули, припугнули бураном. Тот заспешил, грузно топая.
Ииръэн гибко подскочил. Томящее давление прыгало где-то в животе, реакцией на приближающийся катаклизм. Признаться себе, что _страшится_ собственного решения Ииръэн не мог.
Решения?..
Он замер, вновь осиянный фотонными выбросами антимира, глухого и яростного, и бледные, как у мертвеца, длани озера простерлись к черным точкам звезд. Впереди, исчезая в льдисто-бесцветном мраке, скрывались его товарищи.
Бывшие товарищи, уточнил Ииръэн. Бывшие. Он — один, не-дарк, не-кхалай… Да, Протоссы ценят боевое братство, но святой мир Аиура — превыше. И он согласен на подобный обмен.
Обмен?..
Отлепил от ссадины пару крупинок. Задумчиво. Ветер затрепал легкую мантию, подгоняя в противоположную сторону от Врат.
Ну уж нет. Ииръэн упрям. Докажет.
Шагнул назло усиливающимся рывкам.
«Если забуду тебя, Аиур…» — мантра спиралью прокрутилась в мозгу, загасив прочие мысли. Так дыхание соединяет светильник с окружающим мраком. Ииръэну почудилось, что впрямь задышалось легче, несмотря на заполнившийся радиационными излучениями предгрозовой туман.
Не Кхалу — Путь Восхождения избрал, но — Путь Возвращения. На Аиур.
Небо всколыхнулось, цепляясь когтями за восстающую гневом землю. Ииръэн же распрямился во весь рост, и ветер не сбивал его, и смеялся он — потому что в вязкой псевдожизни, заменившей Протоссам реальность после Войны Выводков, замелькала цель.
Новое «Эн Таро».
Сегодня или никогда.
Он повторил вслух, и в подреберье екнуло: близился многотонный разрыв материи, ураган небывалой мощи, гарантирующий стопроцентную гибель в случае неудачи… или простого _опоздания_. Он прикинул расстояние до Врат: доберется за полчаса, впритык — но достаточно.
Успеет. _Обязан_ успеть. «Во имя Аиура», как говорили Тассадар и Зератул, да что там герои — любой зелот или дарк; и теперь поминают — только всуе — священное имя.
«Я хочу увидеть Аиур, а если и умру — это достойная Протосса смерть».
Ииръэн медленно взглянул на бушующие невдалеке нейтронные разрывы. Обвеяло морозом, мелко затрепетала одежда. Он вновь встряхнулся.
И, широко расставляя ноги, словно на марше, направился к Вратам.
Серьезность положения Ииръэн оценил отнюдь не сразу. Сперва бежать было легко, он ловко перепрыгивал оскаленные овраги, плутониевые озерца. Вокруг кричали птеродактили, сбиваясь в стаи, чтобы спрятаться в пещерах. Ииръэн прикоснулся телепатией к стенающим созданиям, посочувствовал им: их фактически выворачивало наизнанку от безмозглого, но всепоглощающего ужаса. Ииръэн задал себе вопрос, любят ли птеродактили свою родину, любят ли Шакурас кровавые птицы смерти и обитающие в песке гигантские змеи. Всем им приходится выгрызать бытие из глотки планеты-мизантропа, но они родились здесь…
Да, ответил он. Каждый любит колыбель свою, вне зависимости — как близко висит она к жерлу вулкана. Но сам Ииръэн никогда не ощущал приязни к Шакурасу.
«Аиур звал меня. Всегда», — он кувыркнулся, соскальзывая по гладкому жерлу расщелины. Здесь почему-то не было песка, зато из дырчатых створ высовывались яйцевидной формы головы. Ииръэн отметил — совершенно без горечи, что до сих пор не знает всех существ таящегося антимира. Так бегущий из тюрьмы размышляет о том, что до сих пор не побывал в каких-то ее отсеках.
Он без труда выбрался из расщелины. Бежал, перепрыгивая через вздымающиеся дюны. Призыв планеты-прародины ощущался не на уровне фантазий, сотканных из выхолощенных образов Архивов, но — кисло-сладкого сока генетической памяти, единственной реальности. Аиур — жаркие джунгли, звеняще-синее небо и почва — не мертво-песчаная, но красновато-коричневая, густо пахнет медью — как и кровь Протоссов. Плоть от плоти Аиура — Перворожденные Ксел-Нага, и ошибкой было покидать Аиур…
«Аиура больше нет», — диссонансом, сигнальными огнями и привычной-жизнью прогудел голос Даиксана, мудрого воина, сражавшегося в войске Тассадара и против террора Керриган. Ииръэн доверял ему, а зов Аиура спорил. Ииръэн выбирал Аиур.
Возможно, Аиур и был инвазирован, но — выжил… я слышу, я знаю, — Ииръэн резанул преграду — слишком высокий бархан, тот медленно, с печальным вздохом осел. — Они разучились слышать, а я нет…
Избранность льстила самолюбию. Но первозначимым все-таки оставался Зов — манящая и тревожащая до комка в горле песнь.
«Я иду!» — кричал Ииръэн, в глазницах плясали раскалившиеся зигзаги. Врата приближались.
А за ними — шум зелени, пляска солнца и воздух, напоенный ароматами жизни. Как могли Протоссы променять красоту на уродство, на всененавидящий Шакурас? Аиур нельзя было бросать — хоть тысячу раз инвазированный!..
«Это был единственный шанс выжить», — вновь фраза Даиксана, болезненная в своей безапелляционности. Ииръэн вздрагивает, словно Даиксан произносит это в реальном времени, но вокруг — вой песка, и умирающе терзаются радиоактивные озера, и извивается в эпилептическом припадке северное сияние. Здесь нет никого и никого здесь.
Кроме Зова. Кроме Ииръэна и его миссии.
А Шакурас, похоже, уже сообразил, что Ииръэн замыслил побег — песок формируется стеной, утыканный им ветер похож на тысячи стрел. Ссадины Ииръэна мигают в сгустившемся ртутном сумраке — маячками, а он сжимает кулаки, и идет.
Уже — не бежит.
Передвигаться сложнее — с каждым мгновением. Его прибивает вниз, он пробует прикрыться щитом. Чуть легче, но ненадолго: давление велико. Одиночке не выжить в сердцевине неистовства Шакураса. Особенно — беглецу.
Ииръэн думает о радужных дождях, о гигантских звездах — синих, а не выколото-черных, о плывущем, липнущем к коже, жарком мареве Аиура. Идеальные условия. Шакурас же — земля скорби, но довольно слез.
«Я избранный. Вернуться — и вернуть. Я».
Время истекало, а образы горячей ласки и иссиня-золотого великолепия заполоняли сознание. Ииръэн сравнил их с вторжением несоизмеримо более мощного телепатического посыла — не уровня учителя, не уровня джудикейторов или даже холодноглазых молчаливых женщин-дарков, каждая из которых стремится стать лидером и оттого безжалостно выжигает мозг соперницам; целая вселенная, и звезды были лазерами и вклинились в него.
Но это было хорошо.
Картинки объемны. Он дышит теплой влагой, и солнце изумрудно мигает в листве, и серебро ручьев и ливней успокаивает ссадины. А ночью слышится стрекот насекомых и пение птиц в густых кронах деревьев, и города — величественны и горделивы, но не похожи на укрытия, что выстроены дарками на Шакурасе, города Аиура демонстрируют могущество и изысканный вкус создавших их. Тех, кто достоин зваться Первенцами Вечнотворящих Ксел-Нага.
«Я хочу увидеть Аиур».
Смерчи воздвигались, вскоре Ииръэн брел по лесу из песчаных воронок. Щит сжигал основную часть атакующих крупиц, однако некоторые пробивались и вплетались в решетку ссадин. Ииръэн вздрагивал от боли, ускоряя шаг, наперекор давлению. Он вызвал Шакурас на дуэль…
Серьезную дуэль. О да. Шутки в сторону, одиночка. Но тем лучше — слова о возможной смерти из бравады превратились в реальность с вероятностью пятьдесят на пятьдесят, но Ииръэн был кхалаем… Считал себя таковым. Кхалаям смерть не страшна — да и не ведома — в принципе.
А дарки — боятся ее не больше, чем царапины. Вроде тех, от коих его чешуйки сделались холодными: ветер обдувал выступающую кровь. Она засыхала.
Ииръэн отключил сознание, сконцентрировавшись на пути. Даиксан учил такому. Обрубить дергающиеся змейки нервов, влить себя в экзоскелет механизации. Плоть уподобится металлу, не ведающему боли, а разум — компьютеру, чуждому сомнений.
Выбор сделан. В любом случае.
Аиур звал.
Снова выбоины и расщелины. Их плохо видно из-за бушующей бури (пред-бури, подсказывает опыт, сравнивая с теми, что Ииръэн наблюдал из безопасного поселения, когда оборотень-Шакурас принимал облик Зверя), поэтому он едва не свалился в одну из них. Уцепился хваткими пальцами, рассек пси-лезвием аналог лестницы. На краю пропасти, тяжело дыша, он взглянул вниз, и едва не отшатнулся от притаившейся, будто химера с зерговскими щупальцами, бездны.
А потом засмеялся. Шакурас бьется с ним, Ииръэном, — на равных, потому что Зверь вгрызается в память жертв своих, и не желает отпускать на родину. Шакурас привык к печали, возможно проклятая планета впрямь пьет тускло-серую тоску. Замещает собою сны о зеленом мире Аиура, настойчиво — более активные металлы замещают благородные в химических реакциях.
А золото медленно и пассивно, нелегко сохранить.
Зато — золото зовет.
Атмосферное бешенство учетверилось. Это вызвало ассоциацию с Зергами. Сам Ииръэн не встречался с полулегендарными тварями — некогда всемогущие, сметающие все на пути — так метеоритный дождь покрывает лики планет язвами, — они практически исчезли после Совместной Войны, ужасающей, кровавой — и странной, ведь в ней силы Терранов и Протоссов объединились, хватаясь друг за друга в спазматической судороге тонущего. И они выплыли. Сару Керриган — повелительницу отвратительных тварей, убил предводитель Терранов, Джеймс Рейнор, чье имя увековечено в истории обоих рас, и каждого без исключения — от генералов и джудикейторов до цивилианов и протоссовских архитекторов. А позже флот Протоссов во главе с Зератулом вырезал оставшихся серебрейтов и не успевших развиться гибридов Самира Дюрана. Ииръэн отлично представлял, как льдисто и отстраненно ухмылялся Зератул, нанося удары…
Впрочем, возможно, не все Зерги разметаны в биомассу. Возможно, поэтому на Аиур Протоссы так и не возвратились.
В гуще трескающихся небес Ииръэн обнаружил — почему. Но принять — не способен. Мантра липла к вибриссам, и они наэлектризовались то ли от атмосферных волнений, то ли от трансцендентального контакта с прародиной.
«Я слышу тебя, о Аиур… пускай Зерги не умерли, пускай прячутся в плоти твоей ядовитыми личинками, пробил их час — последних, ибо я иду… » — подумал Ииръэн с острым наслаждением. Сформулированная мысль перекинулась на неясные мечтания о том, как он приносит благую весть своему народу, и они возвеличивают Ииръэна до…
Удар сметенной глыбы сбил с ног. Тяжелый камень с грохотом прокатился, отразившись тенью в зрачках-всполохах Ииръэна. Тот исхитрился избегнуть участи быть банально раздавленным оползнем, но в черепе звенело, он повалился наземь. Распластался, приник к шипящему песку. Перевернулся на спину, и тут дыхание занялось — не от боязни, но от полумистического трепета перед Шакурасом — во всей дикой «красе». Мгла антимира расцветилась бриллиантовыми всполохами крупинок, небо выгнулось шевелящимися антизвездами — они исторгали из себя щупальца-лучи, а пространство билось в родовых схватках. Синеватые камни плясали под флейту смерти, а за ними, точно мертвецы из могил, тянулись радиоактивные воды.
Авангардная картина ошеломила Ииръэна. Он замер. Скреб ногтями остатки тверди, еще не вступившей в жуткий карнавал, и внутри него расстилалась пустота. Он поблагодарил щит — за охрану, гравитационные усилители на ногах — за возможность противостоять торнадо, вырывающему камни и озера.
«Но… Опоздал?..»
Вероятно, нет. Еще нет. Врата… близко, он чувствует их — кожей и мучительно подрагивающими вибриссами, будто налитыми гноем. Песнь Аиура слишком величественна и тяжела… а он — слабое существо, гордыня застлала ему глаза, подобно песку, но правда горька на вкус, как память, как сок самых ярких цветов. Ему не одолеть Шакураса.
«Но это достойная смерть», — вяло отметил Ииръэн. Умирать не хотелось, однако отступать — нельзя. Жаль, что вместе с ним погибнет и стремление вернуть Аиур законным владельцам, потому что — единственный он, прочим нет дела до отечества, а подлинную страсть заменили потускневшим жемчугом песен и кристаллами Аргуса, на ощупь подобным изморози в соляных морях.
«Я не сдамся», — он заставил себя перевернуться и идти… впрочем, _идти_ невозможно: колесница урагана прибивает вниз. Приходится цепляться за остатки твердой почвы, загоняя под ногти обломки камней. Надеясь на цельность… на поддержку. Злая ирония: он ищет помощи у земли, которую объявил врагом и смеялся, и радовался легкой победе. Своей _избранности_.
Гордыня наказуема. Но Протоссы не отступают.
«Эн Таро… Эн Таро Тассадар», — он выбрал героя-безумца, ибо сам был близок к сумасшествию. Нарывом стонали чувствительные отростки — так требовал к себе Аиур, а Шакурас выдавливал кости и плоть, словно желая превратить Ииръэна в опустошенную кожаную оболочку.
Тассадар… его корабль сжег первого Владыку Зергов, и в отличие от Рейнора, он поплатился жизнью. Но сам бы сказал — жизнь? моя? что за ничтожная ставка, если речь идет об Аиуре.
«Эн Таро Тассадар», — конечно, Ииръэн слабее несоизмеримо, но каждому — цель его. И умереть, достигая ее — хорошо. Назовут бессмысленным суицидом — пускай, ведь то одни Врата, только полюсы разные у подвига и абсурда.
Врата…
«Приближаются», — сквозь боль в вибриссах и сползающей клочьями коже, отметил Ииръэн. — «Я — приближаюсь. Все-таки».
Чешуйки встопорщились, кровью запахло сильнее. Его скручивало бурей, выламывало суставы, и следы темной крови на песке оттенка лунного камня взметывались в воздух, словно Шакурас пил жизнь из бунтаря-Протосса, и хохотал над ним — крохотным, жалким, размазанным у подножья недостижимой цели.
«Иду… я иду», — точно в лихорадке повторял Ииръэн, обречено карабкаясь по дюнам, превратившимся в отвесную стену. Вселенная вокруг рушилась — вместе с осьминожьими звездами, атомной злобой и пляской песчаных фигур-смерчей, выстроившимися до небес, подобно духам мести.
Он достиг предела, он не реагировал, а миллионы лет цивилизации потухли, точно перегоревшая звезда, и на ее месте образовалась черная дыра инстинктов. Ииръэн не чувствовал ни страха, ни боли, его борьба с природой — реакция лейкоцитов на бактерию, даже когда та пожирает кровяные клетки, они продолжают пульсировать. Ииръэн был конгломератом реакций — на боль и магнетизм Аиура, но высокие идеи уравнялись с пылью Шакураса. И некому даже съязвить над ситуацией-перевертышем, над втоптанным в грязь гордецом, вообразившим себя мессией.
Здесь нет никого и никого здесь.
Только предсмертие. Ииръэна — и всех чаяний…
Тассадар мертв. Подвиги — тоже.
Жестокая истина, и планета с каменным сердцем, превратившая честолюбцев в безмолвных теней-невидимок, подтвердит. Охотно. Печатями ядерного шторма и сургучом ненависти.
…А Врата приближались.
Ииръэн распахнул глаза. Он не ведал, миновали ли минуты или часы, он понял — опоздал, все потеряно, и золотистое марево фотонок, охраняющих Портал — иллюзия, мираж, а может и первый слой тумана Общей Памяти… Все-таки он избрал Кхалу и был зелотом… пусть и недостойнейшим…
Полуразорванное тело трепетало под толчками смерча, он кривлялся, будто тряпичная кукла — со стороны смешно и извращенно, гравитационные установки не позволяли присоединиться к виткам пляшущего неба. Он слышал, как в пролитом молоке мрака визжат не успевшие спрятаться птеродактили и прочие создания. Ииръэн подумал, что ничем не отличается — разве внизу, а не вверху.
А фотонки мерцали спокойным золотистым светом.
Он приподнялся. Его кровоточащие пальцы сжались в кулаки. Мотнул головой, будто стряхивая наваждение. Зов Аиура бился в пульсе, в каждой ране — уже не ссадине, а глубоких повреждениях, точащихся темной жижей, а фотонки вспыхивали… так близко.
Он застонал. Тихо, эфир едва среагировал на невнятную жалобу. До сих пор властвовало первобытное могущество, а теперь он вновь стал собой… Мальчишкой. Дерзким самозванцем, что поминает всуе имя Героя — Тассадара, и провозглашает себя избавителем собственной расы…
Фотонки. Блестят. Глубинно и неярко, им нет дела до катаклизмов: они врыты на глубину нескольких метров и прочнее иных галактик. А в центре — вьются в экстазе молнии — символы коридора между мирами.
Приглашающе. Летний ливень и аромат листвы, нагретой солнцем почвы и цветущих кустарников. И одуряющие звезды.
Ииръэн зажал вибриссы искалеченными ладонями, из имплантантов рванулись линии пси-мечей, будто он стремился разорвать свою Связь — в том числе и с колыбелью; превратиться в ничто… Окончательно.
Вместо этого Ииръэн двинулся дальше. Шаги отзывались мукой, а он шел. Молнии манили — он шел бы и мертвым, молнии были некромантией, сладостным нектаром и мерзлым пламенем пси-лезвий. Ииръэну чудилось, что идти ныне вечно — до смерти и после нее, и растворится он вздохом — энергетическим всплеском, но Шакурасу не сожрать его души, и не упокоиться в Вечности ему. Молнии и зов… навсегда. Его ступень рая или ада.
И все-таки он приближался…
А потом выстрелила первая фотонка.
Ииръэн, зачарованно улыбающийся Порталу, не ожидал предательства. Он еще не успел поверить в победу, но опасался подвоха со стороны ненасытного Шакураса, никак не от кибернетических стражей. И когда залп концентрированного света ослепил его, он едва не рванулся навстречу. Но здравого смысла хватило, чтобы _осознать_ — и отпрыгнуть, вывернув сухожилия.
Еще выстрел. Фотонные сгустки приняли сторону Шакураса. Несправедливо. Все обманули Ииръэна.
«Наверное, на _желающих выйти_ тоже рассчитывали…» — он снова ринулся прочь от шести комков звездноликой смерти. Он грезил о лазоревой прохладе не-антимира, о звездах-по-ту-сторону — и погибнет от того, что похоже на них, словно однояйцовый близнец. Очередная насмешка…
Пушки вынырнули из подземелья, словно пробужденные монстры, и их слепые — и всевидящие кибернетические «глаза» безошибочно определяли цель. Прокрутились с надсадным скрежетом наводящее устройство. Плазма, шипя, летела в долговязую худую фигуру…
Фигура была призраком — потому что слова прошлого и кипящая память исторгалась из его разума, пробуждая эфир от дремоты. Фигура _превращалась_ в призрака, ибо с каждым рывком молчаливых железных охранников, пригибалась все ниже и ниже…
Боли Ииръэн не испытывал, фотонные разряды убивают безболезненно, попросту аннигилируя слой за слоем в плоти жертвы. Ииръэн считал попавшие в него сгустки, пока — два, третьего — не выдержит, вместо тела — лохмотья, искрящиеся прохладными липкими каплями — родственными тропическим дождям и бездонным зеленоватым океанам, где зародилась раса Перворожденных. Жаль, он не узрит колыбели своей…
Горделиво распрямившись, он смотрел вверх, на скрещенную метку Врат, радуясь, что умирает достойно… Он не проиграл ведь, предали — пускай, но не проиграл… Дуэль с Шакурасом — в его пользу. Пускай же планета ненависти споет реквием по нему — горами песка и зеркалами озер в клочьях атмосферы.
Отличная смерть. Учитель бы гордился им. Наверное. Если бы не сам замысел — кощунственное — героическое? — безумие…
Звезды целовали его, он взмахивал тонкими руками, бессильный противостоять полчищу роботов, а позади — набравший полную мощь ураган, и Ииръэн только молил — Кхаса, Адуна, Тассадара — чтобы гибель его оказалась не такой уж и напрасной, чтобы его народ вспомнил об Аиуре… Вернулся… Однажды… вернулся…
«Аиура больше нет, глупый мальчишка!» — оранжевое мельтешение, так высвечивается боль и тревога, и справедливая злость.
Даиксан? Учитель?..
Видения, — сознание сгибающегося, будто стебель осоки под бронированной подошвой, Ииръэна не регистрирует реальность. Видение… либо преддверье Целого.
Даиксан — один из тех, кто отрекся от Аиура. Ииръэн не верит никому, включая Учителя, некогда указавшего путь Кхала. Но здесь никого…
«Глупый мальчишка!» — тревога в концентрированном виде. Почти паника. Разумеется, Даиксан не паникует, но…
«Я не верю», — Ииръэн лежит лицом вниз. Залпы фотонок… есть они или нет? Он ослеп от белизны и лже-звезд, фиолетовые зарницы задернуты траурными полосками, он распластан и распят. И — не верит. Ни в то, что Даиксан остановил выпады пушек-охранников, ни в собственное существование…
За гранью последнего предела — лишь Аиур и Зов реальны. Но Ииръэн не способен следовать.
Его встряхнули. Довольно грубо, дернули за остатки одежды и искореженного доспеха, будто натянули поводок. Ииръэн отказывался подчиниться чуждой воле.
«Хватит валяться», — сухо. Даиксан. Недоволен. Ученик провалил задание — никак не научится щит генерировать, да и пси-кинжалы недостаточно мощны…
Вновь рывок. Ииръэн перекатывается на спину. Разум усеян песком, костями истлевших надежд и хихиканьем Шакураса. Но…
«Учитель?» — с трудом произнес Ииръэн. Моргая. Даиксан парил в нескольких сантиметрах от поверхности, в своих золотисто-белых одеяниях темплара похожий на гонца самих Ксел-Нага, окруженный щитом — и не во вред ему скачка, учиненная атмосферой антимира, его плазма-защита поблескивала ровно, но эфир крошился от тревоги… за Ииръэна.
«Вставай!» — тоном приказа. Ииръэн застонал, но подчинился. Понурившись… втройне обидно. Не добрался до Аиура, но и не погиб. И Учитель оттащит его на базу, пристыживая. Нашкодивший сопляк, вот кто Ииръэн…
«Я хочу увидеть Аиур», — с настойчивостью параноика повторил он заветную фразу.
Было молчание — в эфире помехи фыркали, да попискивали радары успокоившихся фотонок.
«Тебя следует наказать, дерзкий», — сказал Даиксан, выдержав паузу. Покачал треугольной, покрытой шрамами головой. Осуждающе.
Это послужило последней каплей.
«Я все равно убегу. На Аиур. Делайте, что знаете — вы, предатели! Шакурас забрал у вас память, вы все сгнили и воняете тухлыми водорослями! Вы больше — не воины, не Перворожденные Ксел-Нага, вы трусы! А я — убегу! Или же убей меня, Даиксан, — прямо здесь!» — Ииръэн выдернул сразу оба пси-лезвия. И вызвал бы на дуэль собственного учителя, подобно как молодые женщины-дарки порой приглашают на Поединок Матриарха, надеясь занять ее место, Ииръэн уже одолел Шакурас — его не остановить… Даже смерти.
Даиксан отвернулся.
«Неблагодарный глупый мальчишка», — безинтонационно выговорил он. И вновь молчание, воронка белого песка.
И — индиговая вспышка, такая ослепительная, что Ииръэн едва не потерял равновесие.
«Хорошо, Ииръэн, ты увидишь Аиур. Пойдем же. Сейчас», — телепатическое пространство исказилось от страдания, словно суровый древний воин сдерживал слезы.
Ерунда. Такие, как Даиксан — не плачут. Да и зачем?..
«Сейчас?» — переспросил Ииръэн.
«Да», — он обхватил запястье ученика, поволок того к Вратам. Фотонки больше не высовывались. Очевидно, у Даиксана был доступ к пси-кодам охранных сооружений.
Ииръэн бестолково замигал. Что происходит? Почему — почему Даиксан согласился — не отпустить, а _провести_ на Аиур? И почему он страдает, словно сотня зерглингов искусала его душу?
Почему?..
Ответа не последовало. Последовал провал…
«Я все-таки вошел во Врата», — успел полувслух подумать Ииръэн. А еще — периферией, он возликовал, ибо Зов — священная воля Аиура наконец-то исполнена, и он войдет в долины благословенные, в древнее золото городов и шелест тропических лесов…
Ииръэн засмеялся. Окровавленный, полумертвый — какая разница, он — добился… добился…
Переход оборвался внезапно, вместе с медитацией, навеянной Зовом.
И многовековый сон рассыпался тлеющими углями.
Ииръэн и Даиксан шагнули на Аиур.
Безмолвие. Оно катилось камнепадом, лавиной. Проступало через бурые, изуродованные камни, искореженные пеплом и высохшим крипом. Истлевшими трупами-деревьями умоляло о том, чтобы никогда не рождаться… возможно, весь Аиур хотел того же. Лучше _никогда_ не родиться, чем стать – таким… Бесплодная пустыня, разрушенная до основания, выпотрошенная, похожая на дохлую рыбу. Кое-где валялись скелеты животных. А так же — зергов, злобных захватчиков уничтоженного мира. И Протоссов… порой можно было рассмотреть обломки Кхайдарина или фрагменты строений, покрытые гнилой пленкой. Тусклым бельмом висело солнце, а небо нависло низко и ало, точно вспоротое нутро неведомого чудища. Кладбищенский пепел цвета тины мотался, обвиваясь вокруг ног пришельцев, и чудилось, будто привидение-планета оплакивает собственную смерть. Вырванными слепыми глазницами щерились опустошенные лагуны озер и океанов, и сама смерть пиршествовала тут.
Аиур — колыбель.
Аиур — могила.
Аиур — вечно живой.
Аиур — все же умерщвленный…
Навсегда.
Ииръэн стоял, покачиваясь. Лиловые огоньки вспыхивали под бровями. Он не дышал несколько минут, не шевелился, а собственная кровь, пролитая во имя почившей родины, впитывалась в окостеневшую почву.
Даиксан простер руку, демонстрируя непокорному ученику то, что он так жаждал узреть:
«Смотри же, Ииръэн. Смотри — ЭТО Аиур. Нет больше его. Зерги заразили, их скверна разъела святую землю до сердца, а пламя догрызло останки. Смотри — здесь были леса и долины, реки и океаны. Ныне — окаменевший крип и рассыхающиеся песком камни. Смотри — там стояла царственная столица, град златой, град предвечный — теперь лишь кости неупокоенные дышат воздухом мертвечины. Смотри — и беги отсюда, Ииръэн, ученик…»
Телепатемы Даиксана мерные, будто цикл лун. Ииръэн слышал их, но значения они не имели, он стоял, немигающе разглядывая заветную прародину его предков. Тяжко свесились раненые руки, он напоминал еще один скелет, только почему-то застывший в вертикальной позе. Он взглянул вверх, будто ища звезды… ведь звезды не гаснут, правда?
А потом сделал первый шаг, и неживая поверхность оседала под его ступнями.
Даиксан горько усмехнулся. Что ж… истина жестока, как фотонные разряды, но может, и к лучшему, что мальчишка узнал ее. Боль оставит шрам, но с ней можно жить. Даиксан знает по себе… Он-то был свидетелем того, как красивейший из тысячи тысяч ведомых Протоссам миров превратился в равнину заброшенных могил. Даиксан сражался средь трепыхающегося безумия, чуя, как атмосфера навеки пропитывается багряно-черным маревом, вонью дохлых зергов и озоновым запахом протоссовской крови. А позже пришлось убегать… и в последний раз взглянул он, сквозь слезы, на Аиур, и понял, что больше никогда не заплакать, ибо горе серной кислотой растворило все чувства… Да и впрямь, какая боль — проживи он хоть миллион лет еще, — достойна сравниться с утратой родины?
Он взирал на упавшего на колени Ииръэна. Тот перебирал покалеченными ладонями прах спаленной колыбели. Даиксан подумал, что джудикейторы и старшие дарки правы, запрещая молодым Протоссам посещать Аиур… какой резон терзать себя — бессмысленно, безнадежно?
И с Ииръэна — довольно. Он наказан за непокорность, пусть и чересчур жестока кара, пусть и нелегко пережить подобное.
«Пойдем, ученик. Нам пора», — тихо сказал Даиксан.
Ииръэн по-прежнему ссыпал горстями крупинки пепла и камней. Не откликнулся. Он играл трупом Аиура, будто ребенок, и вместо лилового свечения в зрачки вступила пустота.
«Ииръэн?» — Даиксану пришлось вновь встряхнуть ученика. Слабоват, отметил старый воин. — Слабоват мальчишка, надо будет серьезнее им заняться…
«Я не уйду», — сказал тот.
«Что?!»
«Аиур… он так прекрасен», — улыбка, отороченная серебром и ночью, и кометы мелькают — яркие, точно… безумие. — «Разве ты не видишь, Учитель?»
«Прекрасен? Ты издеваешься, глупый…»
«Если забуду тебя, о Аиур, да отсохнет левая рука моя», — пропел Ииръэн, мелодично и чисто. — «Аиур звал меня, учитель, и я пришел. И я… вижу. А ты?»
«Что — что я должен..?» — протянул Даиксан.
«Золото. И солнце. И трава… она сочная, и цветы пряные рассыпаны — взгляни. А там — тропические леса, в них водятся бенгалаасы и прочие хищники, еще — птицы», — развел узкими ладонями. Улыбка ширилась, подобно радуге после дождя. Летнего ливня. — «А в городах — древние статуи, искусства сотен поколений… Аиур воистину прекрасен, учитель!»
«Ты — безумен!» — отрезал Даиксан, обхватывая запястье Ииръэна, но тот вырвался с легкостью неожиданной для израненного, ослабевшего существа, и отскочил.
«Я не вернусь на Шакурас, учитель! Никогда… Вы — слепые, только сверху замечаете… а я — правду… и меня звал… Аиур — звал… я не вернусь, учитель!»
Он помчался прочь, переступая невесомо — танцуя, упиваясь летним солнцем и пыльцой, жужжанием насекомых и трелями птиц. Возможно, приветствуя грядущий дождь — восторженно-яростный — и ласковый.
«Как прекрасен ты, о Аиур, колыбель моя!»
Ииръэн выкрикивал, затапливая молчащий эфир градом телепатем. Он извивался в странном танце. Даиксан наблюдал за ним с растерянностью, совершенно не соображая, как реагировать на подобную выходку.
Безумен. Он — безумен, — был вывод.
«Эн Таро Тассадар», — выдохнул Ииръэн.
Тассадар… герой — покровитель сумасшествия… Логично. Протоссы логичны даже в помешательстве.
«Хватит! Идем!» — резко объявил Даиксан.
«Нет!»
«Идем!»
Даиксан помчался за учеником. Тот шмыгнул прочь, скатился под откос, где прежде было небольшое озеро. Даиксан прыгнул следом.
«Ииръэн!»
«Учитель… оставь меня, учитель! Прости, я не могу… Аиур позвал меня, и я остаюсь!» — тот склонил голову набок. Из локтевых суставов протянулись линии пси-мечей. Не угрозой, но предупреждением.
«Послушай, Ииръэн», — Даиксан искренне надеялся, что его тон спокоен, но высовывались рыжие, как искореженное небо, зарницы. — «Ты обязан вернуться».
«Зачем? Что ждет меня во льдах и сумраке Шакураса? Что — скажи, учитель?»
«Ты послужишь памяти Аиура лучше, если станешь воином! А смерть твоя — здесь — ничего не даст!»
«_Памяти_ Аиура, учитель?» — мотнул подхваченными платиновой ленточкой вибриссами. — «Как же быстро похоронили вы то, чему клялись в верности!»
«Аиура. Больше. Нет», — словно валуны швырнул — и разобьют они плоть и кости непокорного вдребезги.
«Есть. Спасибо, что привел, учитель. Я нашел, что искал… и не пытайся забрать меня. Я. Остаюсь», — он подчеркнул последнее мерцанием Млечного пути.
Почудилось Даиксану — вместо сбитого, скверно восстановившегося щита, вокруг Ииръэна образовался новый, плотный и зеленоватый, будто сам Аиур, то живое, что не обратилось прахом, защищало своего избранника. Атаковать, пробовать задержать… Напрасно…
Дитя вернулось в свою колыбель, и это — хорошо.
Хорошо, когда у тебя есть, куда вернуться.
«Уходи, учитель», — махнул пальцами Ииръэн. Матово блеснули кровоточащие впадины на месте выдранных ногтей.
Даиксан шагнул назад.
«Ты погибнешь здесь», — уже сдавая позиции, проникаясь святым безумием, проговорил он. Ну и что? — ответил за Ииръэна его разум. Гантринор сгорел, но кто скажет, что это был _глупый_ поступок?
Сумасшествие — кровный брат мудрости.
Во всех веках найдутся те, кто сожгут — Гантринор во имя расы, в будущем помогшей одолеть чуму космоса, или себя — во имя…
Чего?
Даиксан пока не ведал ответа. Ииръэн удалялся, пурпурная дымка заворачивала его, будто задергивая занавески — одну за другой. Ииръэн не откликнется — но ему хорошо, как никому из Протоссов за последние сто пятьдесят циклов, пускай и капает темнеющая кровь, а мертвая почва липнет к ранам.
Счастье не имеет однозначной формулы, и порой целой жизни не хватает, чтобы найти его — как подходящую выемку для фрагмента мозаики. Ииръэну повезло.
Наверное, он заслужил немного зависти.
И уж точно – признания.
Ибо безумец-герой — первый. За ним — позже, о, гораздо позже, — явятся на опустошенную планету ученые и техники, дабы восстановить Аиур. Но они — не герои, они — всего-то выполнят свой долг.
А отдать себя целиком, безотчетно и безоглядно — способны лишь некоторые. Избранные.
Даиксан еще раз оглянулся на воронку молний. Пора было возвращаться на Шакурас, иначе Портал захлопнется… и старый воин с горечью осознавал, что сил остаться у него нет.
В смелости ему не откажешь, да. А вот священного безрассудства не хватает…
Он вздохнул, снова оглядывая стертую до стержня планету. И когда он уже входил в смыкающиеся Врата, на миг — краткий, мелькнувший метеоритом — восстала из небытия, прошлого — или будущего картина зеленого и золотого великолепия.
Да восславится предвечная колыбель Перворожденных Ксел-Нага.
Да восславится имя того, кто пожертвовал собою ради нее.
«Эн Таро…» — сказал Даиксан. — «Эн Таро… Ииръэн».