| Название фанфика | Путь Тьмы |
| Автор | Achenne |
| Рейтинг | PG-13 |
| Персонажи | Авторские, Ксел-Нага |
| Посвящение | |
| Предупреждение | ф/ф не окончен, к сожалению... |
| От автора | |
| Аннотация | Альтернативная во многом история о Начале Начал, о Ксел-Нага и изгнании Темных (не закончено и автор не думает, что когда-либо будет). |
ЭЛАЙКЭ
Шакурас, 40 циклов от Исхода Отступников.
«…Поэтомy Конклав pешил изгнать независимые племена с Аюpа навсегда. Рыцаpей под началом Адyна заставили молчать, а независимые племена были посажены в стаpый, но испpавный звездолет Ксел-Hага и отпpавлены в пyстотy космоса»
Официальная история Протоссов.
…Она пыталась забраться по исполинскому остову неведомого животного. Мертвенные сумерки Шакураса не пугали ее, планета была ее домом. В отличие от старших. Те все еще не любили враждебный анти-мир, где солнце похоже на выколотый зрачок, и сухие злобные ледяные смерчи безраздельно властвуют в песках. Они все еще оплакивали планету джунглей, планету света… Она — нет.
Несмотря на найденные на Шакурасе месторождения Кхайдариновых кристаллов и Темплара Адуна, научившего ее сородичей использованию Силы, жизнь изгнанников оставалась тяжелой. Страшной.
Они не желали принять Кхала — они были отвергнуты.
Продолжая ощущать себя частью Целого.
Это проклятье. Это боль. Это навсегда.
Она соскользнула с ребра гиганта. Ощутила, как ее разум вспыхивает чужеродным презрением. Сородичи-кхалаи на Аиуре помнили их. И ненавидели. А изгнанники корчились в пламени ненависти братьев-врагов.
Даже она, рожденная на Шакурасе всего двадцать семь циклов назад.
Так будет всегда. Они обречены сходить с ума и умирать. Таково проклятье Кхалаев. От Целого не оторвешься.
Взрывная волна враждебности, для которой нет расстояния и пространства, накатила на нее. Она заплакала.
«Не плачь», — чье-то присутствие вторглось в ее зону. Незнакомое.
«Кто ты?» — она резко обернулась, потому что телепатически идентифицировать пришельца оказалось невозможно. Она знала много Имен, больше, чем большинство Протоссов ее возраста, но не…
(вспомни, так было раньше, вспомни…)
«Кто ты?»
Незнакомец — большой ослепительно-яркий серебристый сгусток энергии, текучей и мерцающий, точно ртуть, — прикоснулся к ней пси-волной. Мощной. Всесильной.
Но доброй.
«Ты знаешь, кто я».
«Нет!» — она закричала. Она испугалась надежде, ибо ведала: перья надежды — ложь, и ею летает она. Надежда ядовита. — «Вы все ушли, вы навсегда покинули нас!»
«Мои братья — да», — зигзаг продернул шарообразную форму причудливой игрой фотонов, незнакомец засиял еще ярче. — «А я остался. И я пришел к вам… к тебе, маленькая Элайкэ».
«Вы простили нас?» — Элайкэ недоверчиво приблизилась к
(так не бывает, Золотой Век закончился, древние легенды — все, что осталось от мудрых Совершенных…)
«Они — нет. Я — никогда не гневался на вас. Я хотел вам свободы. Всегда», — в «голосе» Ксел-Нага прозвучала печаль, неизбывно древняя, беззвездная, ведомая лишь бессмертным. Совершенным Вечнотворящим.
Она промолчала. Девочка-Протосс исподлобья взирала на существо, известное ей лишь по преданиям. Боги-предатели, боги-враги.
(я хотел вам свободы)
«Расскажи», — потребовала Элайкэ.
«Рассказать — что?» — виток насмешки. Подобно имитации лепестка. Совершенный придал своему телу форму Протосса, только как бы отлитого из светящегося металла.
«Все», — Элайкэ не ощущала ни опасения, ни благоговения. Шакурас был их вотчиной уже сорок циклов, никакие Ксел-Нага не имеют прав на него. Правда, этот вроде пришел с миром. — «Или убирайся, иначе я позову охотников!»
Смех Ксел-Нага — шум ливня, ошеломительный, летний. Элайкэ еще больше помрачнела. Искореженные помехи с Аиура терзали ее, а тут еще этот…
Элайкэ схватила отравленный кинжал. У всех обитателей Шакураса было оружие, на планете помимо безобидных и съедобных какару водились различные злобные твари, а пси-меч она еще не умела генерировать. Элайкэ сомневалась, причинит ли сок травы лла вред небиологическому созданию, она лишь хотела продемонстрировать — я не беззащитна, ты не так просто убьешь меня, жестокий эрзац-бог прошлого! Доброте его ауры она не доверяла.
«Зачем я тебе?» — она махнула кинжалом. Подсознательный, произраставший из пред-памяти инстинктов страх шептал ей: сейчас Ксел-Нага ударит ее испепеляющей пси-волной.
(не-враг?… не верю!)
«Рассказывай!» — в который раз требовала она. Ксел-Нага провел «рукой» перед ее лицом, и Элайкэ ощутила теплый, будто восход Аиура, покой. Не хотелось сопротивляться, сражаться… Мучительная, будто нарыв, ненависть кхалаев перестала гноиться. Ксел-Нага — целители, подумала Элайкэ. Клинок упал на песок.
Элайкэ присела на голеностопную кость неизвестного монстра. Опасности — тлен и прах, и зло — иллюзия, что так
(серебриста) отдалена.
«Так-то лучше, маленькая Элайкэ», — ухмыльнулся Совершенный. Его запредельное свечение обволакивало Элайкэ будто коконом.
«Я хотел вам свободы», — почему-то повторил Ксел-Нага. Элайкэ кивнула, наслаждаясь невесомостью не-боли. — «И сейчас хочу», — Ксел-Нага перешел на «шепот», его телепатическая волна урановыми бубенцами звенела в каждой клетке, каждой молекуле ДНК Элайкэ.
(не все боги прокляли нас, спасение переливчато, будто капли воды…)
«Мое… имя — Гэлланто. Вернее, так звала меня твоя раса: на самом деле мы не нуждаемся в именах», — сообщил Ксел-Нага. Элайкэ вздрогнула. Гэлланто. Великий Темный.
Имя — это история. Она теперь знала все про него…
Или то, что он позволил узнать.
Божество-мятежник, посеявший раскол в среду самих Ксел-Нага. Сильнейший, противопоставивший себя остальным. Эти легенды прятались в глубинах тайн, и почти никто, кроме сородичей Элайкэ — некоторых Отступников, не ведал о распрях между самими непостижимыми Совершенными.
(Уходи, Гэлланто — ибо враг ты всему сущему, и нет тебе прощения, и Тьма Вековечная — мысли твои, и отравлен каждый, кто последует за тобой…)
«Это они тебе так говорили?» — вспыхнул красный огонек в глубине глаз Элайкэ. — «Они изгнали тебя так же, как Кхалаи — нас?»
Горечь осела каменистыми краями Шакураса. Завывание отдаленного торнадо влилось в тысячелетнюю тоску Ксел-Нага.
«Да, маленькая Элайкэ. Я вынужден был покинуть моих братьев, ибо врагами стали мы. Впрочем, я ожидал чего-то подобного: Тьма — тяжкий выбор. Драгоценности режут, и Темное знание жжет ладони».
«Нас тоже выгнали за Тьму! Кхала — свод законов Света, но мы не хотим принимать его!» — девочка рывком распрямилась. Тепло покорности зашкалило в багрянец близкого сражения. Неужели этот оставшийся Ксел-Нага, бунтарь-одиночка, поведет их против военной мощи Аиура? Он — всесилен, да… но она не хотела новой Эпохи Раздора. И вряд ли кто-либо из ее клана отверженных захочет.
Она не успела выложить свои спутанные мысли
(почему он говорит все это мне, я всего лишь _ребенок_ — так заявляют старшие, пусть идет к нашим старейшинам…)
Гэлланто снова засмеялся. Теперь серебро расщепило сталь.
«Нет, маленькая Элайкэ, я не намерен воевать с вашими… _Кхалаями_,» — он умудрился вложить в официальное наименование правоверных Протоссов целое небо насмешливого презрения. — «Что же касается ваших старейшин, то, боюсь, их поздно учить…»
«Учить — чему?» — невежливо перебила Элайкэ.
«Тьме», — просто ответил Ксел-Нага, и точно все антисвечение Шакураса фиолетово-черными крыльями взметнулось за «плечами» Гэлланто. — «Они слишком долго прожили на Аиуре, и им уже не воспринять мое Учение целиком. Но ты — да. Ты будешь первой из Матриархов Темных Темпларов — а именно так назовут вас впоследствии, и я научу вас истинному Пути Смерти, что суть — Свобода, а не замкнутый цикл неразрываемых цепей, как у Кхалаев… И еще многому. Ты — будешь Первой».
Телепатический «разговор» раздвинулся в подкорку, теперь точно странная, невыразимо болезнненно-прекрасная Музыка, рвущая сознание и исцеляющая его — звучала в напряженных нервных окончаниях Элайкэ. Она перестала понимать что-либо, Ксел-Нага вещал о будущем. Понятия распухли и лопнули головной болью. Сочащейся, янтарной, словно душа вытекала из глазниц, замещаясь иррациональными конструкциями Гэлланто. Высокоуровневое пространство сплющило мозг Элайкэ псионическим цунами. Его зарево иссушивало ее кожу, ей чудилось: нежные чешуйки осыпаются с лица, плеч и рук, незащищенных тканью. Я не выдержу, — где-то дернулась струнка страха, он убьет меня, он слишком…
(Совершенен. Велик).
Учение Тьмы — многогранная звезда. Крылатая. Черная. Она обрежется о нее, она не выстоит, она…
Он не может иначе. И она…
Должна.
«Пожалуйста», — простонала Элайкэ. Серое, как веко заката, свечение Гэлланто скукоживало ее в сочащийся кровью комок нервов. Это Знание. Это Тьма.
(Больно!)
«Прости», — агония вспыхнула и истлела. Успокаивающая прохлада обвеяла Элайкэ. Элайкэ задышала часто, опаленные легкие требовали исцеления.
«Прости, ты еще слишком мала», — повторил Гэлланто. Отводил «глаза». Его вина — крупицы оледеневших лучей. Элайкэ стряхнула их. Самолюбие девочки задето, с Протоссовской гордостью она объявила, что на самом деле ей было ничуть не тяжело.
«Твоя Музыка прекрасна», — совершенно искренне добавила она.
«Не моя. Это Музыка Космоса. Ты научишься следовать ей, и каждый из вас научится тела свои подчинять ее ритму… если вы Отсечете себя от Кхалаев».
«Отсечем?» — испуганно отпряла девочка. Мрачные картинки потери себя, потери других… Единое Безвременно. Бесконечность. Каждый — часть Целого, и без него — ничто. Нет более страшной судьбы для Протосса, чем быть лишенным Связи с остальными…
«Даже врагами? Они ведь презирают вас…»
Элайкэ уткнулась лицом в ладони. Солоноватые слезы щекотно ползли по щекам, одна образовала крохотную воронку в песке. Ксел-Нага все-таки терзал ее. И Кхалаи терзали. Ее. Всех.
(Отсечение…)
«Вы сможете жить без Целого», — задумчиво произнес Гэлланто. — «Мир — это одиночество, Элайкэ. Каждый приходит и уходит один — и всю свою жизнь имеет возможность запереться внутри себя…»
«Еретик», — буркнула Элайкэ.
«Конечно. За это-то меня и изгнали братья…», — внезапно он осекся и поставил телепатический заслон. Одиночка. Таким он был — никогда не понятый до конца, чуждый своим братьям, он пугал и вносил сбои в стройное сообщество мудрых Ксел-Нага. Мы — никто, говорил он, когда они колдовали над эволюционной структурой хрупких Перворожденных. Мы — плоть от плоти Тьмы, и мы — шутка ее депрессивного психоза. Мы не имеем права вмешиваться. Лишь учить… Пустота пожирает, Тьма — так же и создает. Тьма — это начало и завершение всего. В ней зародыш жизни и гниение.
(Уходи, Проклятый. Уходи, Мятежник. Ибо мы есмь Совершенные Вечнотворящие, мы — Абсолют… Уходи, ибо нас гневают речи твои дерзкие).
Но Тьма принесла холодные семена своей дани, и была Вечность Битвы, и восстали Перворожденные на богов-самозванцев, и…
«Ты научишь меня Тьме, правда?» — Элайкэ перебарывала желание прикоснуться к искристой сущности Гэлланто. Он притягивал ее, как положительный ион притягивает отрицательный. Стать — электроном на его орбите, пленницей его гравитации…
Так хорошо.
«Научу», — Гэлланто отстранился. Сознание ребенка слишком податливо, а он не хотел девочку своей рабой. Свобода — вот то, чему нет равной цены во всех Галактиках.
«Сегодня?»
(одну ноту из той Музыки — дозволь впитать, дозволь овладеть… только одной, я не достойна большего, но…)
«Если ты согласишься на Отсечение. Раньше — нельзя, иначе ты погибнешь».
Спокойствие вакуума. Космоса.
(Музыка забрала меня себе, и Имена я мечтаю узнать… что теряю я, кроме неприязни братьев-врагов?)
«Хорошо», — Элайкэ зажмурилась. — «Я подумаю…»
«Завтра», — Ксел-Нага слился с темно-синим антизакатом, нити радия опутали горизонт. — «Приходи сюда завтра…»
ГЭЛЛАНТО
Аиур, «Золотой Век», сто семьдесят циклов до Отречения Ксел-Нага
«Племена все более отдалялись друг от друга, и Ксел-Нага впали в уныние. Они полагали, что, дав слишком большой толчок развитию Протосса, испортили чистоту своего творения. Многие Ксел-Нага считали, что протоссы утратили свои лучшие качества, когда индивидуализм взял верх над некогда главенствовавшими общественными устремлениями. Племена, преследовавшие свои собственные цели, отступились от древних идей и обычаев, чтобы еще больше отдалиться от своих собратьев.»
Официальная история Протоссов.
Снова дождь…
Аборигены так любят его. Когда-то (так давно, кажется им, но бессмертным-то Ксел-Нага столетия равны минуте) они даже строили Идолов Небесной Влаги и складывали у «ног» истуканов шкуры бенгаласов и странные кисло-горьковатые плоды. Идолы насуплено молчали, взирая на ритуальные танцы. Идолы были бессильны… но и безопасны. По крайней мере, они не играли с генетикой своих «поклонников».
«А, Гэлланто», — Аарфэн снова назвала его по имени. Как же все-таки привязчива эта манера давать клички. Даже между собой они невольно обращаются по ним. А еще они приучились разговаривать телепатией, что достаточно примитивно по сравнению с Истинным Наречием Ксел-Нага, зато требует меньшего расхода сил. Еще неизвестно, кто у кого больше перенял — Перворожденные у нас, или мы у них.
Гэлланто усилием мысли стер капли с ромбовидного иллюминатора.
«Все играешь», — сварливо буркнула Аарфэн. Устала от очередного урока микробиологии? Любопытство Перворожденных безгранично. Даже она утомлялась от жадных, захлебывающихся телепатических волн-вопросов. Обычно пронзительно-индиговое свечение ее «тела» теперь едва поблескивало бледно-голубым. Очень устала, отметил Гэлланто.
«Я не играю», — Он заставил легкие линии мокрых следов сплестись в рунический узор. — «Я участвую в Эксперименте… как ты. Как мы все.»
Аарфэн прострочила атмосферу эмоциями.
«Гэлланто, всем надоел твой протест. И никто не может понять — тебя не интересует Цель? Ты хочешь испортить наших Перворожденных?!»
«Наших», — Гэлланто оставил в покое дождинки. — «Наших — это замечательно сказано, о мудрая Аарфэн! Мать Целительница — так, кажется, поначалу именовали тебя подопечные?.. Наших…»
«А что — нет?» — Аарфэн зависла над ним. Левитация — плакат несогласия. — «Если бы не мы, они бы до сих пор жили в болотах и охотились, кидая дротики! К тому же — кто больше всех радовался, заметив эту планету? Ты, Гэлланто! Кто на весь корабль кричал: «Рептилоиды — идеальное решение, телепаты — идеальное вдвойне, уникальная раса…» Теперь на попятную, так?! Мы испробовали четыре тысячи восемьсот тридцать шесть разновидностей, включая мыслящие цветы, и все наши труды пошли прахом, и вот на этом Аиуре мы наконец-то почти добились своего — и ты посылаешь все в тартарары, так, Гэлланто?!»
«Нет! Но мне не нравится то, как Перворожденные «обожествляют» нас. Мы — прогрессоры, не забывай, Аарфэн, а не боги. И что бы мы ни делали, как бы ни мимикрировали — мы чужие в этой Вселенной и не вправе диктовать свои условия ее обитателям!»
Лазурная пульсация. Так Ксел-Нага воздействуют на разум. Только не мне, Аарфэн, ты могущественна, но я сильнее. Я — сильнейший из вас, о братья и сестры мои…
«Гэлланто! Зачем ты отвлекаешь и других?»
Ага, сдалась. У тебя нет аргументов в споре… ты призовешь Мъонни, не так ли? Он всегда знает, как поступать. Совершеннейший из Совершенных. Равный мне.
Гэлланто раздвинул створки-двери напоминающего гигантского моллюска здания. Он снова бросил свои исследования литосферы, надоело… Все равно, это лишь инкрустация лагун Эксперимента…
Совершенные Вечнотворящие. Всемогущие. Прогрессоры.
Ливень ошеломил Гэлланто, крупные зерна влаги пронизали его насквозь. Холодно и мокро, но, похоже, он понимал, почему Перворожденные восхищаются ею.
Это их мир. Он дал им жизнь и разум. Прежде, чем чужаки вломились в их генокод, прежде чем насильно (о, чисто случайно!) оторвали одних от других.
Ксел-Нага расщепил попавшийся на дороге валун: выместил злость. Опять инородная воля, не так ли? Кто дал тебе право, Гэлланто, разрушать ландшафт _не_ твоей планеты?
Прогрессоры… Они пришли и вмешались. Они выломали податливую плоть ноосферы, будто сустав. Они выкраивают модели из не ими созданного материала.
Так нельзя. Они уже нарушили что-то. Перворожденные теряют друг друга, их древнее искусство тотального единения, восприятия других как себя — уровень сопереживания, недоступный даже Ксел-Нага. Перворожденные группируются кланами, а Ксел-Нага одобряют это, давая избранным знания и технику. Технократия… технократия погубит их, их дар телепатии будет утерян. Со временем раса сделается марионетками «богов». Безвольными, послушными марионетками, неспособными развиваться без участия Ксел-Нага.
А его собратья воображают, что создают Идеальную Расу…
Эксперимент…
Гэлланто почти детонировал. Ядерный полураспад все чаще рвал его тело. Кажется, Перворожденные именуют это «гнев»… и отчаяние.
Свобода. Я хочу освободить вас… от нас. От себя. От прогрессорства и Эксперимента, от Цели.
(я бы повел их другим Путем…)
Учить — но не навязывать.
Дождь наконец-то закончился, и радуга, крупная, горячая в плотных облаках трехмерно зависла над Аиуром.
Острый слух Гэлланто уловил шевеление в джунглях. Просвистела арбалетная стрела, сочно вонзилась в чье-то тело.
«Великолепно,» хмуро подумал Гэлланто. «Саргасы вышли на охоту».
Он сделался невидим, проследил за «охотниками». Так и есть, двое Перворожденных, Акилаев, о чем свидетельствовал зеленый цвет чешуек и одежды, лежали на земле, залитые темно-фиолетовой кровью. Из глаз и ключиц торчало по стреле с характерным черным оперением и утяжеленным наконечником. Аэллэ, Кузнец, постарался… научил…
«Клан Саргас!» — призвал Гэлланто охотников.
Две тени выскользнули из зарослей. Ксел-Нага почти физически ощутил их недовольство: телепаты плохо умели скрывать свои чувства от богов.
«Приветствуем тебя, о могучий Гэлланто!» — почтительность только акцентировала неприязнь.
«Ну и за что вы убили этих?» — Ксел-Нага ткнул в трупы Акилаев.
Саргасы переглянулись:
«Они — наши враги… они претендовали на наши земли, кроме того, они отвергают волю Ланъятто…»
«Вашего покровителя?»
(убил бы)
Гэлланто поморщился. Где-то треснуло исполинское дерево, среагировав на колебания пространства. Ярость демиургов зачастую плачевно отражается на окружающей природе…
«Да, о могучий Гэлланто!»
(убил бы, проклятье, какого Ланъятто перессорил Акилаев и Саргасов?! они там с ума посходили, нет, специально никто не ссорил, но мы ведь не лучше, энтропия их побери…)
«Прекратить!» — рявкнул он.
Перворожденные снова переглянулись. Посовещались.
«Ты ничей не покровитель, могучий Гэлланто… » — начал формулировать «направленную» волну Ал-Зейн, старший по званию из этих двоих, о чем свидетельствовало лучшее вооружение — арбалет и особые нашивки на легком одеянии.
«Да,» — жестко ответил Ксел-Нага. — «И поэтому…»
(что — «обязаны подчиняться?» твои братья тоже хотели создать… хм… особые условия, только ты сейчас не лучше, как же исправить…)
Он замешкался, и Перворожденные победили. Еще раз почтительно поклонившись, они скрылись в джунглях.
Ксел-Нага проиграл.
—Проклятье! — закричал он на ультразвуке. Сок деревьев хлестанул из лопнувших жил, осыпалась листва. Мощь беспомощности.
Так больше нельзя. Издевательский симбиоз Ксел-Нага — Протоссы трещит по швам. Мы опять потерпели крах… нет, Эксперимент… Но я успел полюбить эту расу, я не хочу, чтобы они вырезали друг друга…
И прежде, чем погибнет все… я должен открыть им Тьму. Все равно их уже не объединить, так пусть пользуются одиночеством.
Тьма — многогранна. Уничтожает и возрождает.
Знание Непокоя.
Знание Свободы.
Знание Выбора.
Только — пойдут ли за мной…?
ВЫБОР
«Чтобы выказать свое пренебрежение к Конклавy и его пpислyжникам из Сyдей, Темные Рыцаpи провели официальный обpяд обpезания своих специфических неpвных придатков, что весьма эффективно отсоединило их от глубинной коллективной связи, объединявшей весь Пpотосс. «
Официальная история Протоссов.
Скелет все так же белел посреди каменистой бескрайности. Элайкэ подумала, вероятно, Шакурас когда-то был плодородным миром, раз здесь обитали гиганты. Потом условия изменились. Не выживший — умрет.
Это правило относилось и к ним. Ее племя собиралось сниматься со стоянки, снова кочевать в поисках воды, пригодной для питья, не отравленной плутонием, изливающимся из-под коры планеты. От недостатка «хорошей» воды страдали все, ученые уже вели работу по искусственному синтезу аш-два-о, но каждая капля ценилась не меньше кристаллов Кхайдарина.
«Почему ты не пришла два дня назад, Элайкэ?» — голос Ксел-Нага перекрыл ее собственные мысли. Он что, не может выяснить сам? Или не хочет вторгаться без спросу…
«Мой брат умер», — ответила девочка.
Не вернулся с охоты. Он был хорошим воином, но все-таки еще слишком молодым. Всего на семьдесят циклов старше ее. Его убили ярко-алые ядовитые птицы, такие прекрасные, что на них можно любоваться бесконечно…
Предательская планета — Шакурас.
Гэлланто успокоил ее. Мыслеобразы памяти поблекли.
«Не надо», — дернулась она.
«Как хочешь».
Помолчал.
Навсегда утихший Призыв умирающего брата снова отозвался где-то в висках Элайкэ фантомной раной. Он бредил и звал ее, а целители лишь тихо сидели рядом. Не в состоянии помочь. Ни ему, ни ей.
По ту сторону — он присоединится не не-спасенным. Общая Память затянет и его, ибо после смерти протесты растворяются в песке.
Убежать?…
«Я готова к Отсечению, Гэлланто!» — напомнила Элайкэ причину своего визита. Текучее серебро притягивало ее. Гэлланто протянул «ладонь», она робко прикоснулась к ней. Точно горячий лед обвил запястье девочки, но она не вырывалась, а послушно следовала за Ксел-Нага. Тот, похоже, частично находился в ином «когда».
«Гэлланто?»
«Да, Элайкэ. Я уже здесь. Я просто… думал… Ваше Единение — это совсем не плохо, это даже очень хорошо, я рад, что вы восстановили его… Понимаешь, это очень сложно объяснить. Мир — одиночество, и то, что я поведаю тебе суть — Одиночество. А для вас оно — аномалия. Энтропия побери, снова приходится выбирать из двух зол меньшее.»
«Я не желаю быть со всеми. Я решила», — Элайкэ растерялась. Неуверенность Великого Темного — еще один диссонанс. Как странно.
«В вашем случае нет иного выбора», — вздохнул Гэлланто.
Они уже давно шли вдоль выступов и впадин. Однообразный ландшафт Шакураса, так изнуряющий взрослых казался Элайкэ вполне живописным. Это мой дом, подумала она. Не Аиур. Ностальгические мыслеобразы старших не трогали в ней ничего. Картинки — и только.
Простирающийся до хмурых небес лазоревый Храм возник словно из ниоткуда. Элайкэ заморгала: «Галлюцинация?»
«Нет», — засмеялся Ксел-Нага. — «Добро пожаловать в мой дом».
«Ты сам выстроил… это?» — изумилась девочка. Храм, поражающий воображение каким-то запредельным великолепием, не выглядел как произведение кого-то одного. Здесь, должно быть, трудились десятки лучших архитекторов галактики, слишком точно сложены камни цвета туманных лун, искусно выгравированы серебряные и позолоченные рунические письмена, сообщающие пустому миру потаенные, неведомые знания.
«Сам», — усмехнулся Ксел-Нага.
«Как красиво!» — величие Храма заставило Элайкэ перейти на «шепот».
«Льстишь», — снова насмешка. Боги не смеялись в старинных легендах. Гэлланто — неправильный бог.
«Я не бог, Элайкэ», — услышал он ее мысли.
«А кто же, Гэлланто? Ты — Ксел-Нага. Мы почитали вас…»
«Я — не — бог», — твердо повторил Гэлланто. — «Инопланетянин… прогрессор… был.»
«Что такое «прогрессор»?»
«Неважно. Потом, наверное, я расскажу тебе… но не теперь, хорошо? Давай войдем. Не боишься?»
«Протоссы не боятся!» — гордо задрала голову Элайкэ. Реакция автоматична. — «Гэлланто, что смешного я сказала?»
«Ничего, маленькая Элайкэ. Ничего.»
Торжественная тишина встретила их. Элайкэ снова усомнилась в авторстве Гэлланто. Он ведь такой… обыкновенный, совсем не высокомерный и не отгороженный. Или это Тьма сделала Храм таким?
Потом она заметила Кристалл.
Тот был обвит железными и каменными лепестками, алчно и фанатично защищающими драгоценность. Колючие растения казалось еще секунду назад жили и впитывали радиоактивные соки, но волей Ксел-Нага покорились. Волей Гэлланто. Волей Кристалла.
«Нравится?»
«Да», — только и сумела ответить Элайкэ. Ужас — обрамление восторга, оправа его.
(страх? разве тебя что-то испугать в состоянии, дитя расы воинов? не страх…)
Отсечение — вот правильное определение. Аватар.
Гэлланто вглядывался в девочку. Конечно, он мог бы снова создать коконообразную иллюзию безопасности и покоя. Лжи.
Ложь — лишнее. Храм не был безопасен, это — Цитадель Тьмы. Многоликой и Всепоглощающей, что — дает все, но забирает еще больше.
Но они уже сделали этот выбор. Он — только указывает тропинку в гуще бурелома.
«Гэлланто? Почему ты молчишь?»
«Я хотел, чтобы ты восприняла Храм. Да, я построил его много-много циклов назад, а он обрел собственную сущность. Не враждебную, но и не дружелюбную. Если ты силен — он станет тебе верным помощником, если слаб — обманет тебя. Только не пытайся диктовать свою волю, потому что он — Тьма. Свобода. Диктатор да истреблен будет».
«Слишком много разговоров о Тьме, Гэлланто», — Элайкэ погладила металлические решетки-колючки. Внешне острые, будто кинжалы, на ощупь они оказались гладкими и пахли озоном.
«Это ее Храм. Но и Света тоже, ибо Тьма и Свет — едины, и в этом Кристалле они слиты воедино. Тьма — созидает и разрушает, Свет — сохраняет и улучшает уже сотворенное… Но в Тьме есть антиначало — Не-Тьма — Энтропия, бессмысленное разрушение Хаоса. И есть Не-Свет — застывшая консервация или лже-улучшение. И все это — Храм…»
«Сложно», — вздохнула Элайкэ.
«Да. Я сам не понимаю всего».
«Расскажешь то, что понимаешь», — заявила она.
Глаза Ксел-Нага — ртутные озерца. Они манят, и возле них сладко и гибельно дышать. Элайкэ отшатнулась.
«Гэлланто?»
«Прости. Я снова вторгся в твое сознание, да? Просто ты чересчур открыта, как и все твои сородичи».
Что ж. Галактика — сфера, и все возвращается на круги своя. Они у темы Отсечения. И Элайкэ, чуточку нервно приглаживая вибриссы, стянутые легким золотистым обручем, многозначительно достает кинжал. Яд с него был смыт еще вчера.
«Ты действительно уверена, маленькая Элайкэ?»
«Да, Гэлланто. Я устала от _их_ ненависти».
Позорный столб, подумал Гэлланто. Говорят, была такая казнь у какой-то слаборазвитой цивилизации. Осужденного привязывали к столбу, и толпа швыряла в него чем угодно — от трупов мелких животных до камней. А здесь целое племя привязано к такому «столбу» круглые сутки. Постоянно. Каждую секунду.
Неудивительно, что девочка рвется обрезать путы.
Благословение, ставшее мучением — долой.
Они бы решились на это. Рано или поздно — без его участия, только тогда бы им было куда тяжелее…
«Не так все просто…» — световая пульсация Ксел-Нага слегка сбилась. Волнуется, поняла Элайкэ. — «Отсечение… Ты знаешь, что это?»
«Да», — она присела у Кристалла, неотрывно любуясь на симметрично ало-голубые грани. — «Никто не войдет в меня. Никогда больше не вторгнется в мой мозг. Не закричит, что я — зло и ничтожнейшая из тварей Галактики. Не зашепчет, что меня следовало заживо скормить бенгалаасам, кости сжечь, а пепел развеять по ветру… И еще никто не прикажет мне так, что я не в силах буду отказаться. И…»
Телепатическая волна, сходная с кровоточащей раной, притихла.
«И еще… я не скорчусь от _чужой_ боли. Мне хватает и своей, Гэлланто…»
Сгусток крови.
«Все так. Но не пожалеешь ли ты о потере остальных?»
«Нет».
(проклятье, я — искуситель, но вампиры входят лишь по приглашению… впрочем, термин «вампиры» ей непонятен, а мои ассоциации несвоевременны)
«Там — Космос», — Ксел-Нага указал в глубину Кристалла. Элайкэ нырнула к сердцевинке, иглы нот Музыки впились в нее. Притягательно и ужасно. — » Там — Смерть», — продолжал Гэлланто.
«Ну и что?» — она точно вынырнула из прозрачного ручья. — «Смерть — везде».
«Еще не один Протосс не уходил навсегда, разве не так? Вы сливаетесь с Общей Памятью и застываете в ней навеки, словно в янтаре. Ни одна душа не потеряна?»
«Да», — привычный холод Шакураса возвел себя в степень. Это вакуум, подумала Элайкэ. Космос.
«Но Отсечение — иной Путь. Помнишь, я говорил о Свободе?»
«Да.»
«Не только в жизни — свобода. Мертвый Отсеченный следует Путем, неведомым даже большинству из Ксел-Нага, и он никогда вновь не возродится в данной реальности, и все, что он знал, уйдет вместе с ним…»
Элайкэ стиснула вибриссы, оцарапала нежную кожу. Выбор тяжелее, чем она полагала…
«…Но вряд ли стоит страшиться Пути, Элайкэ,» — продолжал Гэлланто напевом Темы Космоса. — «В сотнях тысяч миров гостем, путешественником явишься ты, и тайны мириадов вселенных падут в ладони твои — и никакие цепи реальности не сдержат тебя. А в конце…»
«Что — в конце?»
«Я не знаю. Завершение Совершенно — вот все, что я могу сообщить».
Клинок темно поблескивал. Элайкэ стиснула ребристую рукоять до судороги в костяшках пальцев. Она вновь почувствовала себя такой…
(маленькой… я не хочу Выбирать, я боюсь, если бы знать ответ…)
«Гэлланто», — она сжалась в крохотный комок, жалобный и жалкий у подножья Артефакта в этом гордом Храме Ледяного Одиночества. — «Гэлланто… Я думала — я решила, но скитания в Бесконечности… ох, Гэлланто, если бы узнать что же там на самом деле…»
Он обнял ее плечи. Живым теплом, контрастным с заиндивелостью Храма. Ей послышалось: его сердце стучит почти так же гулко, как ее собственное, но у Ксел-Нага ведь нет сердец…
У этого — было.
…И крылья Тьмы распахнулись за его плечами, и Космос спустился к Элайкэ, и звезды — такие яркие, трепетные, кружащиеся под запредельную Песнь Песней — заморгали над ней короной-хороводом.
«Свобода… Путь…»
Элайкэ выпрямилась. Стены Храма растворились. Индиговая чернота окутала ее, но она больше не чувствовала ни страха, ни сомнений.
«Во имя Тьмы, Звезд и Затмения… Во имя Музыки и Пути… «- она пережала вибриссы почти у корня, воздела правую руку с кинжалом, словно осеняя себя неким знамением, и нанесла единственный точный удар.
Боль разорвалась сотней микровосходов. Или затмений, предположила она у края потери сознания. Если бы она умела кричать голосом — крик бы застыл в суровых камнях Храма неизбывной печатью. Всплеск псионической энергии, ошеломленной, вырванной из Единого раздирал на крохотные клочки…
…зато…
«Я слышу ее, Гэлланто! Я слышу ее!»
Она вплелась в вихрь метеоров, радужная и неприкаянная, а густая липкая кровь, застилающая глаза — иллюзия, не имеет значения…
(как больно… как хорошо…)
Бесчувственное от болевого и пси-шока тело девочки сломано распласталось у Артефакта. Гэлланто не вмешивался, поскольку до определенного пункта Элайкэ обязана была дойти сама. И она сделала это.
—Все будет хорошо, — вслух пробормотал он: сейчас она слепа и глуха к телепатии. Он провел серебристыми пальцами по страшно кровоточащим ранам на месте погибших нервных окончаний. Кровь тут же перестала хлестать, повреждения начали затягиваться. — Так-то лучше, — удовлетворенно кивнул Ксел-Нага.
Он поднял почти невесомую Элайкэ.
—Все уже позади, малышка. Теперь осталось, чтобы остальные последовали за тобой.
УЧЕНИКИ
Шакурас, двести семьдесят три цикла спустя
«Примет карой вечность изгнанья
Тот, кто шел дорогой иною:
Мы — во Тьме рожденное Пламя —
Так стремились сердцем к покою…»
Н. Васильева, «Пламя во Тьме».
Танец-битва действовал гипнотически. Ни один из семнадцати так и не сумел повторить и тысячной доли ловких движений Элайкэ.
«Она великолепна» — вздохнул кто-то с мимолетной завистью.
Несмотря на молодость, Элайкэ уже официально признали лидером Темных. Признали и ее Учение, а ритуал Отсечения, испугавший и разгневавший когда-то ее племя, сделался обязательным.
Строго говоря, Элайкэ никогда не объявляла себя автором Темного Учения, как молчала она и о собственном тайном Учителе — последнем из Ксел-Нага, Гэлланто-мятежнике. Тот предпочитал скрываться и часто уходил в неведомые странствия… «Я плохой вождь, малышка», — с каменистой усмешкой заявлял он, и она не возражала.
Темное Учение было Музыкой. Просто его (ее?) слышали все, кто Отсекал себя от Единого. Не надо объяснять, ничего не надо. Оно придет само, если ты достаточно силен, чтобы не сойти с ума от боли и…
Отведения. Затерянности.
Ее нить переосмысления себя и мира тянулась световыми годами, хвостом кометы. Первые три цикла после Отсечения она находилась на краю безумия, смерти, безысходности…
А потом к Музыке присоединился танец. Она сама соткала его, будто цветочный венок с ароматом корицы и горьких трав Шакураса.
Танец — искусства убивать. Танец — чарующей красоты. Невидимость, призрачность сделалась ее сущностью, зато псионическая энергия перехлестнула уровень не только новичков Темпларов-Кхалаев — Зелотов, но и Высших.
Еще через семь циклов ее примеру последовали остальные. С тех пор они зовутся Темными Темпларами. Дарками.
Мистичными убийцами, гордецами, живущими общинами лишь формально: они слишком дорожили независимостью. Каждый — сам по себе. Даже с друзьями, родственниками и любимыми Дарки держались на некоторой дистанции.
Тьма нарисовала им хрупкие льдистые крылья. Приближение кого-либо — разлом, стеклистые осколки. Не допустить.
Но у Элайкэ были Ученики. Все племя.
Они облачались в странные одежды, делавшие их похожими на привидений, и впрыскивали в свои вены наркотик Музыки. И Танца.
Они — корень Смерти.
Они — знание Жизни.
…Элайкэ словно телепортировалась из одной точки в другую, а ее меч — концентрированное пси-Разрушение рисовал в пространстве дивные картины, подобные морозным узорам. Мертвенное очарование абсолютного убийцы. Не все Дарки могли уследить за ней, даже когда она снимала щиты невидимости и представала полупрозрачной бесплотной фигурой.
Семнадцать Учеников восхищенно смотрели на нее.
Они силились сымитировать хоть каплю ее фантастичных выпадов…
«Элайкэ!» — внезапно остановил ее Даартис, бывший Зелот из клана Акилай, осмелившийся возразить Джудикейторам. Наказание отступникам одно — сумерки Шакураса, но теперь он не жалел об изгнании. Талантливый Ученик, отметила Элайкэ, его шрамы после Отсечения еще не зажили, а он уже научился создавать маску. — «Элайкэ, это безнадежно… мы никогда не сумеем сражаться как ты!»
Она рассмеялась:
«Конечно сумеете. Тьма любит каждого из вас… и стремиться посвятить в себя. Главное — захотеть быть по ту сторону…»
Даартис шагнул назад. Машинально: там, на Аиуре он привык прятать свои мысли… и все-таки оказалось нельзя укрыться от Целого. Затем, он напомнил себе, что на Шакурасе другие законы, и за вопросы и несогласие не карают.
«Тьма не любит — это ненависть», — он обратился к одной Элайкэ, и другие Дарки отступили от своего лидера и ее Ученика. — «Разрушение. Вы… мы ведь живем и обучаемся искусству уничтожения, чтобы отомстить Кхалаям!»
Его телепатемы были достаточно рассеяны, чтобы шестнадцать услышали. Они вздрогнули. Новичок сорвал пелену заблуждений или запутался в ней? Они осознали, что подобные вопросы закрадывались к ним не раз…
«Нет», — спокойно ответила Элайкэ. — «Тьма — ненависть и любовь одновременно. И… Мы не станем мстить. Никогда, запомни это, Ученик Даартис, ибо Кхалаи — братья наши, и да не поднимется меч твой на брата твоего. Ты помнишь Клятву, Даартис из клана Акилай?»
«Шепот» дымчато промелькнул по рядам: если Элайкэ назвала клановую принадлежность Ученика, значит, она все-таки сердилась.
«Помню! Но я полагал — «братья» — это Темные…»
«Ты ошибался».
«Тьма и Свет едины, да?» — тихо пробормотал Даартис.
«Уже лучше. Если уяснишь Тему, научишься и воевать. Танец — лишь способ служения Музыке», — Элайкэ отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
Тишина рассыпалась звенящими колокольчиками по полутемному, освещаемому только розоватыми кристаллами Кхайдарина, зданию Архивов Храма. Ученики выглядели застывшими восковыми статуями.
(только способ… тогда почему — Смерть? почему мы учимся убивать, мы ведь воины… с КЕМ же придется нам сражаться…?)
Элайкэ воспринимала их мысли. Тонкие крючья, они вонзались все глубже.
Ученики, подумала она. Мои Ученики. Но ведь и я — Ученица…
Того, кто…
(тихо, Элайкэ, не упоминай имени его всуе…)
С кем — сражаться? Против кого точат лезвия абсолютной Деструкции Дарки? Они — не Империя, не захватывают планеты. Им достаточно Шакураса.
Почему, сочетая в себе функции Темпларов, ученых и строителей, главной оставляют все-таки военную? Гэлланто никогда не говорил напрямую, но советовал направлять энергии…
Шестнадцать шумно втянули воздух. Оказывается, Ученики неотрывно сканировали Элайкэ, испуганные и встревоженные растерянностью лидера.
(задал ты задачку, Даартис!)
«Прости меня, могучая Элайкэ», — робко направил телепатему Даартис, тщательно изучая собственные пальцы ног.
Она не ответила. Она понимала, что сеет тревогу и вырывает наконец-то обретенную почву из-под ног Учеников… но жизнь — тонкий веревочный мост, а бездна жадна и выхлестывается лавой. Шагни через.
(я не знаю ответа, о Ученики… я не могущественна, я только маленькая девочка, а Тьма так безгранична…)
Она кивнула.
Ученики медленно покидали Архивы. Элайкэ запеленговала, как Даартис и еще некоторые поежились. И причиной тому не вечерний мороз.
(Зачем мы — бойцы, не вознеси меч твой на брата твоего, но чью душу заберем мы, войско Черной Твердыни Шакурас?)
Элайкэ замерла у одного из слабо поблескивающих Кхайдариновых кристаллов. Столь тусклых, по сравнению с Тем…
(как давно я не была в Храме!)
Она постояла еще несколько минут, потом, будто приняв решение, сняла ритуальную маску Дарков, закрывающую лицо, закуталась в плащ, сделалась невидимой и бесшумно скользнула прочь. Поселение игнорировало «бегство» своего лидера. У костра беседовала группка Темных, Даартис стоял посередине и о чем-то рассказывал. На таком расстоянии Элайкэ не могла уловить телепатемы, но предположила, что обсуждают ее.
(что ж, такова судьба предводителя)
В небе испытывали боевые корабли типа «Корсар», последняя разработка ученых, причем пилот явно сидел за штурвалом впервые, и только умный компьютер не давал «Корсару» рухнуть на скалы.
(опять-таки — орудие войны, и не обманывай себя, что это для отлова какару и истребления ядовитых птеродактилей!)
Элайкэ едва не столкнулась со слишком прытким мальчишкой, и вознесла благодарность Адуну, что он не заметил этого. Лишних вопросов ей не нужно.
(прячешься от своих…?)
Вскоре остались позади последние дома, померк и бледно-голубой блеск Пилонов. Глубинно-бархатная синева Шакураса окутала ее.
Элайкэ неслась с максимальной скоростью, не чувствуя не усталости, не песка, набивающегося в глаза. От себя.
Остановилась и перевела дух только у скалистой гряды, спускающейся к озеру. Озеро было радиоактивным и опасным для жизни, но сидеть на берегу иногда можно…
НАЧАЛО КОНЦА
«А на все — воля Валар, государев указ, ну, а если когда и доберутся до нас, посмеются над нами в последний раз Серебряные бубенцы Смерти…»
Н. Васильева, «Серебряные бубенцы Смерти».
Искристый запах плутония бело и призрачно опутал ее. Она запахнула плащ: кусачий холодный ветер силился согнать ее с ложбинки в камне, где устроилась Элайкэ. Она поджала колени, следя за неторопливыми перекатами волн. Медитация — часть жизни Протосса, но для Элайкэ эти странные грезы — больше, чем обычная медитация…
Серебро взъерошило ее чувства. Серебро ворвалось властно и слегка жестоко.
«Вернулся», — она искусно спрятала дрожь в ментальной волне.
«Ты ждешь меня, малышка-Элайкэ?»
Он стоял за спиной. Серебристый.
«Ты же знаешь, я всегда жду…» — она улыбнулась, не оглядываясь. — «Ты волен уходить на десятки циклов, всемогущий Ксел-Нага, а маленькая Элайкэ будет тихо ждать тебя…»
«Ну, уже не такая маленькая», — засмеялся Гэлланто, преобразовываясь в форму Протосса. Так удобнее общаться, так он не напоминал ей Архона-карателя, от коих спасаются еретики на Аиуре… — «Они уже назвали тебя Матриарх?»
«Нет… предсказываешь будущее, так?»
Он сел рядом. Она наконец-то обернулась к нему, жадно впитывая зрительные впечатления. Гэлланто не менялся. А вот она… она стала взрослой, но все равно — когда видит его — точно первый аккорд, точно первый полет. Щемяще, кровоточаще и сладостно быть с ним рядом.
«Я скверный предсказатель, но порой я ухожу в иные когда… Мы, Ксел-Нага, неплохо управляемся не только с пространством, но и временем», — на сумрачно-синих камнях стали вырисовываться формулы искажения. Элайкэ запоминала их моментально, и каждый раз алгоритмы были новыми… прекрасная математическая сказка.
Все-таки она — Ученица Гэлланто. Навсегда. Он открыл ей секреты Тьмы и Космоса, а из запредельных странствий своих приносил новые знания.
Ученица…
Учитель…
Она вскинула правую руку, полоска бледного пламени зажглась над запястьем.
«Какая формула у этого?» — она дразнила Гэлланто.
«Ох, Элайкэ, не путай старого Гэлланто. Я не бог, сто раз говорил тебе… Пси-энергия Тьмы — неподвластна математике. Есть и другие способы выразить мир.»
«Я знаю».
(отлично, тогда начертай мне — как отобразить торнадо из мучения и радости — он кружится во мне, когда ты приходишь, как воплотить смутную тревогу, затхлую, будто омут, что просачивается в сердце, когда ты покидаешь Шакурас, отправляясь в безымянные скитания… и как описать то, что я сегодня испытала…)
«Гэлланто…»
Серебро защитило от злого ветра лучше ее плазма-щита. Она закрыла глаза, смакуя невесомые и мощные прикосновения Ксел-Нага.
«Мои Ученики… Даартис, он спросил сегодня — почему мы учимся нести гибель, против кого грядет война. А я не сумела ответить. Гэлланто, я не хочу убивать других Протоссов, даже Джудикейторов, даже членов Конклава! Это глупо, но я не желаю платить злом за зло… Гэлланто, я ведь — совершенный убийца, ты сам мне сказал сто циклов назад, и тогда я начала учить других… но я не хочу быть захватчиком… и…»
«Все правильно, Элайкэ», — он кивнул. Вместе с успокоительным теплом повеяло печалью… пустой. В безысходность.
Элайкэ отпрянула от Ксел-Нага:
«Гэлланто, что с тобой?!»
Теперь она чувствовала болезненную пульсацию. Если бы Ксел-Нага могли болеть, она бы отправила его к целителям… но его горе-разлад страшнее любой болезни, ибо он несет весть беды, весть безнадеги…
Он попытался снова полуобнять ее, но она вырвалась:
«Гэлланто, что с тобой?!» — повторила Элайкэ
«Ничего…»
«Не лги».
Он заставил озерцо всколыхнуться ревущим цунами. Он светился почти оранжевым, и Элайкэ зажмурилась от слишком яркого зарева.
(оно раскаленное… нет, спокойная сила не выплескивается так надрывно…)
«Гэлланто!»
«Мои братья… Будь они прокляты!» — закричал он вслух и телепатически, а равнодушное мертвящее небо поиграло и отшвырнуло эхо обратно.
«Другие… Ксел-Нага?» — изумленно выговорила Элайкэ.
«Вот именно», — он скривился, будто облитый кислотой. Валуны осыпались с гулким треском.
«Ну, в чем же дело?» — прежде, чем гнев демиурга разрушит всю планету, вмешалась Элайкэ.
«Экспериментаторы… прогрессоры!.. На сей раз им придется куда хуже, и я не сумею исправить…» — он осекся. Апельсиновые лучи ярости поблекли, обволакиваясь привычным серым оттенком.
(она слышит тебя, она телепат и сканер, она…)
«Может, объяснишь?» — осведомилась Элайкэ.
«Эксперимент. Должен. Продолжаться», — Гэлланто наклонился к Элайкэ, теперь его «лицо» вспыхивало на одном уровне с ее. — «Они не остановятся, даже когда их нейтроны разметает новым Большим Взрывом!»
Он замер, мгновение зависло вопросительным знаком. Начертил в сухом песке несколько рун Трансформации, открывая портал. Элайкэ не особенно удивилась: она не раз наблюдала, как Ксел-Нага прорезал ткань пространства. Только едкая тоска растаяла где-то внутри: «Не успел вернуться — опять уходит!»
«Пойдем», — он протянул руку.
«Куда?» — что-то новенькое. Кто твердил, что путешествия через реальность — тяжелы даже для Совершенных, куда уж там смертным?..
«Не волнуйся, я с тобой — поэтому Пустота не причинит тебе вреда. Я должен показать тебе это», — ответом на сомнения Элайкэ произнес Гэлланто.
Затхлый вихрь, противоестественный, безжалостный нахлынул на них. Пространство ненавидело вторженцев, пыталось вытолкать их, будто лейкоциты — бактерию. Спиралевидное ничто стиснуло Элайкэ, выкручивая суставы. Только «щит» Гэлланто защищал ее, и его особое излучение зашкалило все уровни. Элайкэ словно очутилась в сердцевинке самого Ксел-Нага… так сплескивались энергии Темпларов, когда те образовывали Архона…
(станем навеки вместе…)
Мысль мелькнула метеором, и Элайкэ порадовалась ей…
А потом Гэлланто отстранился: «Мы прибыли».
Удушливый воздух клубами сернистого тумана ударил в Элайкэ. Она с трудом втянула его в легкие. Массивная планета была изъедена каким-то отвратительным веществом, коркой покрывающим поверхность. Элайкэ поскользнулась на коричневато-сиреневой массе, с трудом удержала равновесие. Ее передернуло от брезгливости.
Все еще корчась от соленого и скильзкого налета в трахее, она «крикнула»:
«Гэлланто, что за кошмар?»
«Это Зерус», — мыслеобраз — символика рока.
Зарождение Зла — узришь ты, Элайкэ. Еще до того, как Зло войдет в силу, ты различишь его лик, но ни ты, ни могучий Ксел-Нага Гэлланто, ни даже весь флот его расы не остановят вселенскую гибель…
Понимание прижгло ее.
«Зерус?»
«Да. Вотчина существ, которых сотворили мои братья… Совершенные Вечнотворящие, энтропия их пожри… впрочем, пожрет Оно», — Гэлланто указал на тщательно скрытую ложбинку, откуда, очевидно, истекала омерзительная субстанция.
Преодолевая отвращение, Элайкэ заглянула в расщелину.
Внутри естественного заграждения пульсировало жуткое создание, больше всего напоминающее сгусток все той же слизи, но различались корнеобразные выросты, панцирь и…
«Это мозг?» — уточнила Элайкэ.
«Вот именно. Высший Разум Зергов, как именуют мои братья своих… тварей», — четко вложил эмоции в последнее определение Гэлланто. Телепатический поток вопросов Элайкэ он вынужден был отразить: «Подожди, не все сразу».
Пауза. Элайкэ призвала ее пси-лезвие, готовая атаковать:
«Гэлланто. Если хочешь, я убью ЭТО».
«Бесполезно… Они сотворили Высший Разум неуязвимым. Абсолютно неуязвимым, понимаешь? Ничто не способно причинить вред Хозяину Зергов…»
«И что теперь?» — она отступила, стискивая пульсацию вен. В висках стучало: «вот эти враги, вот те, против кого вы обучались войне…»
Сомнений не было. Враждебность — однозначна. Только слепой, глухой и лишенный телепатического дара не воспринял бы огромную алчность Мозга поглотить все живое.
«Ну… пока они держат его…» — искривилась трещинка-царапина. — «И его Рой, но Рой — чудовищно плодовит и растет в геометрической прогрессии…»
Гэлланто упорно отводил взгляд.
Бездна раззявилась у ног. Высший Разум сканировал присутствие чужаков, попытался проникнуть в мысли Элайкэ, но та с остервенением вытолкала его.
«Пока он выполняет их желания. Они так рады, что наконец-то Эксперимент удался…», — с издевкой проговорил Гэлланто, выжигая пси-волной крип. — «Так рады… это же ИХ творение, это вам не вломиться в готовый генокод… Что ж, дитя в чем-то смахивает на родителей!»
«Не на тебя…» — заметила Элайкэ. — «Я никогда не видела других Ксел-Нага, но ты — не создал бы ТАКОЕ…»
(ты хорошего мнения о Темном, доверие безгранично, но век Бессмертных долог и слишком много поступков…)
«Может, ты и права».
Из крипа выпрыгнули несколько небольших, но достаточно опасных на вид созданий, оснащенных лезвиями и острыми челюстями. Высшему Разуму надоели непрошеные гости, и его агенты продемонстрируют пришельцам мощь Роя.
Только миллиардную… стомиллиардную… его часть.
«Зерглинги», — пояснил Гэлланто. — «Оно само придумывает имена своим порождениям… впрочем, не все так просто: оно не моделирует ДНК, а ассимилирует расы. Когда-то зерглинги были мирными травоядными… сейчас в это невозможно поверить».
«Ассимилирует?» — Зерглинг дернулся от боли: Элайкэ сокрыла себя невидимостью и проехалась по бронированному панцирю мечом. Не в полную силу, правда.
—Не умирай пред Зергом, ибо Зергом возродишься ты, — Гэлланто сказал вслух, и в шевелящейся тишине слова прозвучали ужасным пророчеством.
«Никогда, Гэлланто! Слышишь, никогда Протоссы не сдадутся этим тварям!» — закричала Дарк, теперь распарывая в клочья кидающихся на нее монстров.
«Нам лучше уйти», — поджарив троих чудовищ усилием мысли, пробормотал он: рисковать жизнью Элайкэ он не намеревался.
…Снова смерч искривления. На сей раз Элайкэ почти проигнорировала его.
Шакурас встретил их равнодушно, но не враждебно. Элайкэ с наслаждением осязала прохладу чистой, слегка наэлектризованной, атмосферы. После жуткого Зеруса Шакурас выглядел раем.
«Гэлланто, зачем ты показал мне Зергов? Если это Зло нельзя остановить…»
«Я ищу, Элайкэ. Я ищу способ, и, клянусь, я отдам все, чтобы навеки прекратить Эксперимент… Но я не хочу лгать тебе, будто вы в безопасности. Вы должны быть готовы», — серебристые всполохи тускнели. Он смотрелся отражением плутониевого озерца.
Слезы радиоактивны, почему-то подумала Элайкэ.
Она мечтала остаться с ним, с ним же и искать выход из западни, построенной собратьями Гэлланто. Но — нельзя. Она — обязана быть с ее народом.
Так надо.
«Да поможет тебе Тьма. Адун Торидас!» — невидимость и сумерки шелково затаили ее.
Она возвращалась в поселение Дарков.
СТОЛКНОВЕНИЕ
Аиур/Зерус, время не определено
«Знает ли осуждённый свой приговор?» «Нет,» — ответил офицер и хотел было продолжить свои объяснения, но путешественник перебил его: «Он не знает приговора?» «Нет, — сказал офицер снова, помедлил секунду, как будто ожидая от путешественника объяснения его вопроса, и произнёс: — Было бы бесполезно сообщать ему приговор. Он же узнает его собственным телом.»
Франц Кафка, «В исправительной колонии».
Тэлсек наступал. Направленная ударная пси-волна сшибла Гэлланто, из открытых ран которого давно хлестала призрачная искристая кровь. На какой-то момент он почти рассмеялся: «А ведь Перворожденные полагают, будто нас невозможно убить… что ж, энергетические полиморфы тоже смертны… и истекают кровью…»
Отражать атаку он не мог. Воля остальных Старших Ксел-Нага, Совета Пятнадцати, сцепляла Гэлланто.
(Совет Четырнадцати… ибо изгнан ты отныне, и кара тебе…)
Мучительная боль оборвала мысли. Колючее, цепкое и враждебное вмешательство Четырнадцати во главе с прекрасной Ваарнэ и могущественным Мъонни, физические удары Тэлсека изорвали на крохотные звездочки. Гэлланто сложит их в созвездия, выпуклые и влажные, точно равнодушие в глазах Ваарнэ, точно суровое осуждение Мъонни и остальных… Аарфэн отворачивается. Ей тяжело видеть страдания того, с кем они недавно трудилась бок о бок.
Гэлланто силится ухмыльнуться. Высокомерно, издевательски. Он умеет. Умел.
(проклятье, это разряд аккумуляторов и атомный полураспад…)
Обрывочные ассоциации Гэлланто замещаются гулким, будто колокольный звон, голосом Мъонни:
—Нет прощенья! Нет прощенья тебе, Темный, ибо преступил ты законы наши священные! Волю Совета осмелился нарушить ты, противопоставил себя остальным…
—Противопоставил? — перебил Гэлланто. — Не хуже, чем вы, покровительствуя избранно племенам Перворожденных… Вы сами виноваты в растущем непонимании, вы, а не я!
—Мы — Совершенны, Падший, — заметила Ваарнэ. — Мы не ошибаемся. А вот ты сделался Несовершенным, когда пустил Тьму в свое сердце…
Запрещают ответить. Еще бы. «Пришедшими-Издалека» именуют они себя, тщась забыть правду.
Ложь. Имитация.
Светящиеся фигуры нависли над распластанным Гэлланто, ввинчивая речи. Гэлланто запрокинул голову, наблюдая, как бесцветная его кровь испаряется в душном звездолете. Отвечать не давали. Отвечать нельзя.
Спорить с Советом — само по себе преступление, Темный…
—Ты повинен в том, что Перворожденные страшатся нас! Ты настроил их против нас!
—Я рассказал им… правду…
Снова фотоны боли. Их можно сосчитать при желании.
Четырнадцать твердили о идеальности Эксперимента. Покровительство — только подогнало бы прогресс, а распри кланов — временное явление… было бы, если бы не он.
Нашли виноватого, попробовал съязвить Гэлланто, но алый, будто закат перед жарой, залп Тэлсека выбил его из сознания.
—Слушай же приговор: отныне изгнан ты из сообщества Ксел-Нага, и да пребудет на тебе проклятье наше, и да не явишься ты на Аиур, и запрещено тебе говорить с Перворожденными…
—Нет! — закричал Гэлланто. Только не это, только не… Он хотел быть с Перворожденными. Он уже ненавидел Эксперимент, но эта раса… словно его дети.
Молчание приговора было ответом. Стена выросла мгновенно, и Гэлланто с ужасом осознал, что он — один.
Абсолютно один.
Он всегда ценил уединение, никогда не любил слишком назойливое «общение» братьев, однако теперь его будто бы вышвырнули в иной мир.
Проклят. Отвержен. Изгнан.
Навсегда.
Ненависть была эмоцией, а сейчас он задыхался в пустоте. Узкой и беспросветной, словно тюрьма. Склеп.
Таково наказание Ксел-Нага.
(Тьма, помоги мне!..)
Гэлланто закричал, но крик был не услышан. Его физическая оболочка льдисто таяла на полу, Совет Четырнадцати игнорирующе продефилировал мимо.
А дух его — похоронен заживо.
…Секунды были веками, фактического времени прошло всего ничего — когда он очнулся, раны еще саднили, однако бездна препарировала его в тридцати тысячах измерений. Ксел-Нага умели карать. Воля Четырнадцати сыграла с ним злую шутку, и он едва не затерялся в не-мирах.
Но вернулся.
И расхохотался: против желания Ксел-Нага подтолкнули его к решению беды Перворожденных.
Одному из решений.
…Его передернуло. Воспоминания чересчур реальны, объемны, будто шрамы. Его шрамы никогда не затянутся полностью: это тоже часть наказания, впрочем, он редко вспоминал о зудящем неудобстве.
Тропинка Поисков Ответа — запутанная колея, лежит через ядовитый океан, и усеяна битым стеклом. Песком и плющом заклят этот путь, но он пройдет его. Иначе…
О том, что случится «иначе» Гэлланто предпочитал не думать. На двери сего «когда» висел кодовый замок.
Ксел-Нага — полиморфы. Гэлланто же умел и лишать себя какой-либо формы, становясь глотком вакуума. Именно в таком облике он и вернулся на Зерус.
(забавная шутка — я прихожу в лабораторию братьев — как в дом врага. И планирую избавить Вселенную от этого врага — у него же дома…)
Рассерженные зерглинги плюс еще несколько уродливых созданий, покрытых шипами, из раскрытых пастей которых капала зеленая кислота, сновали в поисках нарушителей границ Зеруса. Гэлланто подавил желание сжечь мерзких выродков, он пришел не воевать… во всяком случае, не сейчас. Тем более, нет ничего глупее, чем убивать агентов Роя, они возрождаются быстрее, чем реагирует натрий с водой…
Вот Высший Разум…
«Я БЕССМЕРТЕН, МЯТЕЖНЫЙ КСЕЛ-НАГА».
«Что?!» — Гэлланто отпрянул от знакомой впадины. Бесформенная масса Владыки Роя таилась здесь.
Тварь решила вступить в контакт? Странно, очень странно… Братья не предупредительны… ха…
«Я БЕССМЕРТЕН», — с неестественным
(ползучим?) бесстрастием повторил Высший Разум. Гэлланто рванулся назад: словно неуловимые щупальца сканировали его.
«Что ты хочешь от меня?» — он установил щит. «Щупальца» с неохотой отползли прочь, а в радиусе двадцати метров выкопались из крипа зерглинги.
«ТЫ. НЕ Я. ТЫ ХОЧЕШЬ ЛИКВИДИРОВАТЬ МЕНЯ». — снова патологическое, автоматичное равнодушие. Фирменно-Ваарэновское. Маска, подумал Гэлланто. Гадина умеет злиться, гадина многолика, будто черная дыра. Играет со мной. Только зря: я — Великий Темный…
«ЭТО НЕРАЗУМНО, МЯТЕЖНЫЙ КСЕЛ-НАГА. ЛОГИКА ОТСУСТВУЕТ. Я/МЫ — ИДЕАЛЬНАЯ РАСА. Я/МЫ — ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ ЭКСПЕРИМЕНТА. Я/МЫ — ФИНАЛЬНОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ».
«Энтропия тебя сожри», — пожелал Гэлланто.
«Я/МЫ СИЛЬНЕЕ ЭНТРОПИИ», — не обиделся на оскорбление Высший Разум.
«Рад на тебя/вас», — съехидничал Ксел-Нага.
«ДАНО: ТВОИ БРАТЬЯ НЕНАВИДЯТ ТЕБЯ ЛОГИЧЕСКИЙ ВЫВОД: ТЫ НЕНАВИДИШЬ ИХ. ВЫВОД: ТЫ ХОЧЕШЬ УБИТЬ ВСЕ, ЧТО ТВОРЯТ ОНИ. МЕНЯ/НАС. НО ДАННЫЙ СПОСОБ МЫШЛЕНИЯ ПЕРЕГРУЖЕН ЭМОЦИЯМИ И НЕ МУДР. Я БЫЛ О ТЕБЕ БОЛЕЕ ВЫСОКОГО МНЕНИЯ, «ЗВЕЗДНЫЙ».
Гэлланто сжал неосязаемые руки в кулаки. Убийственные выкладки Высшего Разума действовали гипнотически… он почти верил, что Зерги — и впрямь удачная раса, а он лишь алчет отомстить тем, кто причинил ему боль… Все верно? Высший Разум не способен ошибаться, он…
(да покоришься ты Воле Нашей…)
А еще он выведал смысл его имени, словно расколотил кристалл и вынул оттуда светлячок-сердце.
Имя — это сила…
А Совет всегда прав…
Зерги… Раса Абсолюта. Так хочет Эксперимент. Так…
Он медленно кивнул, проявляясь. Серое, будто осенний ливень, свечение мягко озарило Зерус, неуловимо преображая его и делая почти привлекательным.
«БРАТЬЯ ОТРИНУЛИ ТЕБЯ ЗА ИНОЕ ЗНАНИЕ?»
«Да», — стальные всполохи отпугивали агентов Роя. Гидры и зерглинги предпочитали держаться подальше, готовые, однако, в любой момент атаковать Ксел-Нага.
«Я/МЫ ВЫЯСНИЛИ О ТЕБЕ. ОНИ ВСЕ ЕЩЕ ПОМНЯТ. ОНИ БОЯТСЯ ТЕБЯ. ЧТО ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ И НАРУШИШЬ ИХ ПЛАНЫ. ТЫ МОГУЩЕСТВЕННЕЕ ИХ?»
«Да… Возможно», — пробормотал Гэлланто. Он думал о пепле. О громадной цунами из сожженных трав и деревьев, и даже скалы рассыпались в прах. Семя пепла внедрено, сумеет ли он иссушить?
И надо ли?
(да действительно, что за предвзятое отношение к Зергам? Ну создали братья, ну довольно неприятны на вид… какое право ты имеешь судить целую расу?)
«С КЕМ ТЫ ПРИХОДИЛ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ВРЕМЕННОЙ ОТРЕЗОК НАЗАД?»
(какая тебе разница?)
«С Элайкэ».
«ЭЛАЙКЭ… ПРОИЗВОЖУ АНАЛИЗ… «ПЕРВОРОЖДЕННЫЙ»? ВОТ, ЗНАЧИТ, ОНИ КАКИЕ? НЕВЕРНАЯ РАСА. РАСА ПАДШИХ».
«Узнаю терминологию Мъонни. Все, что не по нему, что против Эксперимента — падшее. Удобная позиция, ничего не скажешь. Только в жизни все не по правилам…»
Влияние Хозяина Зергов понемногу отпускало. Растерянность тоже. Все-таки ему не совладать с Великим Темным. Пока.
«ОТКРОЙ МНЕ/НАМ ТВОЕ ЗНАНИЕ, «ЗВЕЗДНЫЙ». ТЬМА НЕПОНЯТНА. Я/МЫ ХОЧУ ПОНЯТЬ».
«А как же гнев Ксел-Нага?» — хмыкнул Гэлланто, но он уже ощутил ответ, и вязкая жара Зеруса продернула его инеем. Предсказание — тяжкая ноша.
(они ему не указ)
«ОТКРОЙ», — требовал Высший Разум. — «ТОГДА Я НЕ СТАНУ УНИЧТОЖАТЬ ТЕХ, КОГО ТЫ ЛЮБИШЬ».
Отлично. В лучших традициях Вечнотворящих. Хозяин Зергов догадался, чем пронять Гэлланто.
Воистину безгранична милость ваша, о братья мои… Тогда, на Аиуре вы тоже «помиловали» согрешивших детей, не элиминировали их. Лишь обрекли на ад…
(точнее…)
Высший Разум унаследовал характер Совета Четырнадцати.
Естественная реакция — нейтронный запал несогласия. «Никогда, слышишь!?» — так кричала малышка-Элайкэ, и нечто похожее следовало швырнуть Высшему Разуму. Но Гэлланто мешкал.
Даровать Всесилие — монстру? Плохое решение. И верить Зергу нельзя. Но…
(я бы мог попробовать обмануть его…)
Неправда. Просто есть во Вселенной — Имя, и ради него всемогущий Ксел-Нага готов предать других. Цена невелика — если останутся Аиур и Шакурас.
(Нет!)
Ведь Выбирать ему уже приходилось…
Воспоминания — нож.
«…Пожар бушевал во влажных джунглях, трупы Перворожденных разбросаны, точно куклы. Боги воюют с детьми. Дети восстали на богов, потому что разглядели истинное лицо тех, кому поклонялись. Ярость Ксел-Нага отшвыривает толпы Акилаев, Саргасов, Фуринаксов и прочих, но агрессивные воины осыпают демиургов отравленными стрелами, обрушивают на них удары тяжелых мечей и огонь катапульт.
Земля залита темно-фиолетовой кровью. Прозрачная же испаряется моментально.
Скоро рассвет. Рассвет озарит пустоту навсегда измененного мира.
Силы неравны. Гэлланто наблюдает — он третья сторона. Внешне.
Силы неравны, повторяет он, сейчас братья попросту расколют континенты Аиура, словно орех, и погрузят в пучину океанов. Шутка вполне в их вкусе. Неверный — да истреблен будет, нарушивший Священное слово — недостоин жизни.
Младшие Ксел-Нага, не столь могущественные, как Совет, гибли десятками. Протоссы — хорошие воины, ловкие охотники, а бесстрашие ставит их на один уровень с божествами. Тошнотворный медно-ксеноновый
(кровавый) запах подхлестывает сражение. Вот несколько малиновых шаров энергии — младшие Ксел-Нага — стремительно погасли, торжествующий вопль Перворожденных объявил: победа будет за нами.
Смертные ныне сильнее богов, подумал Гэлланто.
И демиурги признали поражение. Стремительными всполохами исчезали в стратосфере звездолеты.
Пожар, смерть и торжество.
С горькой солью вины. Истина забудется, а кристаллики соли не разлагаются. Она разъест раны. Но позже. Значительно.
(сумел бы я остановить — бойню? — спросил себя Гэлланто, и ответил отрицательно).
…Пока он уходил с Аиура».
Щупальца все-таки втиснулись за преграду. Высшему Разуму нравилось терзать…
(ассимилировать) всех, кто бы ни пришел. Информация о боли — тоже информация.
Энтропия его побери, добавил Гэлланто. Зачем ему биты Мятежа Перворожденных?
Пригодится…
«Я/МЫ ЖДУ».
«А, картинки памяти не нравятся?» — холодно ухмыльнулся Ксел-Нага. — «Тьма — она колючая».
Мыслеволна Властелина Зергов в очередной раз тщилась вломиться в запретные отсеки Гэлланто.
И тут он сообразил, как можно
(пока, только временно) нейтрализовать проклятый Мозг. Задать задачку. Уравнение без решения.
(«я равно мы», так, Зерг?.. ха-ха!)
«Ты хочешь постичь Тьму? Тогда научись слушать Музыку Одиночества!» — выкрикнул Гэлланто, телепортируясь прочь с Зеруса.