Завтра мы уйдём из дома

Листья опадали с деревьев, хотя осень ещё не настала. Небо было ослепительно бледным, а лучи Лу больше не согревали. Случилось что-то ужасное. Миа ощущала это в земле под ногами и в холодных телепатемах, охватывающих всё окружающее пространство — миллионы голосов отчаянно оплакивали умирающую планету. Она пыталась найти свою наставницу Карали, но бесполезно — в разбитой воронке Кхалы не было ни единого проблеска знакомого сознания.

Несколькими днями ранее судящий Такотос ке Венатир приказал им всем спрятаться в хорошо защищённом центральном храме, где она и другие дети должны были ожидать окончания сражения. Миа не знала, о чём он говорил — его разум был плотно закрыт. Слишком плотно даже для джудикейтора… Она могла только гадать о том, что происходит снаружи. Кое-кто из детей упомянул, что видел Падших за пределами цитадели, и что они напали на него. Другой же утверждал, что Падшие были на их стороне. Карали, перед тем как уйти, сказала очень странное слово — «зерги» — и Миа увидела в своём сознании изображение огромного отвратительного насекомого. Но когда она попросила объяснить, куда она идёт, единственным ответом было — «Я иду отдать свою жизнь за Айюр».

Миа догадывалась, что это была очень важная битва, в которую протоссы бросали все свои военные силы — молодые и старые, мужчины и женщины, храмовники и простые кхалаи — все вставали и шли сражаться. Она и сама бы пошла сражаться, если бы знала, кто враг, но ей было лишь тридцать циклов от роду — слишком молода, чтобы держать пси-клинок. Слишком молода даже чтобы постоянно поддерживать контакт с великим единством Кхалы, как взрослые представители её народа. И это несовершенство давало ей слабую надежду на то, что она ещё может найти Карали живой.

Однако, эта надежда быстро умирала, пока она шла среди руин цитадели. Разрушенные здания, источающие слабое псионическое сияние, создавали медленную заунывную мелодию, и под мрачным небом медь, казалось, обращалась в железо. Всюду, куда падал её ищущий взгляд, она видела других протоссов, стоящих будто статуи, смотрящие в бездну пустыми глазами. В их аурах не было ни отчаяния, ни страха, ни злобы — словно они были уже мертвы. Когда ноги Мии коснулись сухих жёлтых листьев, её детскую душу охватила иррациональная скорбь.

— Карали… где ты? — её вопрос растаял во всеобщем псионическом трауре.

— Ты! Возвращайся в храм, сейчас же! Кто разрешил ребёнку выйти?

Миа узнала голос прокуратора Сионида и почувствовала на себе взгляд его лиловых глаз. Он приближался к ней, от него веяло множеством противоречивых эмоций, и девочке стало не по себе — ей никогда не нравился этот надменный джудикейтор. Так что она убежала — куда угодно, только не обратно в храм, в неведение. Другие протоссы оборачивались на неё, когда она пробегала мимо — никто не ожидал увидеть играющего ребёнка в такой час. Уставший прокуратор почти сразу прекратил преследование, однако она не останавливалась — ей хотелось увидеть хоть что-нибудь, что ещё казалось живым в этом поверженном мире, и Миа побежала к восточным воротам в сторону леса. Но в лесу всё было таким же — умирающие деревья роняли жёлтые листья, как слёзы, в пересыхающие ручьи с грязной водой, которая пахла гнилью, и всё — земля, камни и растения — было покрыто красными пятнами крови и странной серой плесени. В воздухе повисла плотная влажная дымка.

— Карали… — с ноткой отчаяния позвала Миа. Эта холодная мёртвая тишина пугала её.

— И что такая маленькая девочка, как ты, забыла на этой земле печали? — спросил чей-то голос, звучавший будто из тёмных глубин космоса.

— Я не хочу возвращаться домой, не сейчас. Я хочу знать, почему сегодня все такие… странные. И — я хочу найти свою наставницу, Карали ке Ара, — сказала она скорее себе, чем неизвестному.

— У тебя нет больше дома, дитя. Твой дом разрушен. Из-за этого все такие потерянные. Нет больше Конклава, нет больше Кхалы, и — если твоя наставница не пришла за тобой — она умерла. Это тот ответ, который ты искала здесь?

— То, что ты говоришь… слишком ужасно, чтобы тебе верить! — гневно воскликнула она и обернулась, выискивая взглядом говорившего. — Выходи, Падший!

— Наш мир истекает умирающими ручьями и опадает сухими листьями… — он продолжал говорить мягко и вкрадчиво, его телепатемы эхом заполняли пустоту, — он прогнил изнутри, убит непобедимой опухолью. Вот зачем старшие джудикейторы заперли тебя в храме. Они не хотели, чтобы ты видела правду — как и всегда. Они не знают, как сказать тебе, что Айюра больше нет. Нет того, за что мы можем жить и умирать. Так что мы — мертвы, дитя.

— Айюр никогда не падёт! Ты лжёшь! Покажи себя, еретик!

Миа снова яростно закричала, однако теперь она уже не была так уверена в своих словах, ибо где-то глубоко в душе чувствовала, что тёмный был прав. Прямо перед ней из тумана выступила огромная тень и наклонилась. Миа сделала шаг назад, споткнулась и упала на землю, встретившись взглядом с сияющими янтарными глазами.

— Милая девочка… Тебе что, никто не сказал, что мы больше не враги?

Тёмный протянул руку и ласково погладил её плечо.

— Однако… похоже, что было бы лучше для тебя, если бы я убил тебя, чтобы ты не видела всего того, что происходит с нашим миром.

— Нет! Даже не думай!

Миа попыталась скинуть с себя его тяжёлую грубую ладонь.

— Но в чём смысл дальнейшего существования, дитя, скажи мне? — спросил он неожиданно и в его голосе засквозило отчаяние.

— Айюр жив в наших сердцах! И мы будем жить за него, сражаться за него и умирать за него!

— Как наивно… — тёмный вздохнул. — Однако, если такой ребёнок, как ты, всё ещё хочет жить… значит мы должны быть сильны и… — казалось, эти слова давались ему с трудом, — оставить эту мёртвую планету во имя Айюра, который мы сохранили внутри себя.

На мгновение он замолчал.

— Спасибо тебе, дитя, ты вернула надежду в моё холодное сердце.

Миа почувствовала, что храмовник улыбнулся тепло и печально. Она не могла до конца осмыслить всё, о чём он говорил, но вся её злость неожиданно улетучилась, и девочка поймала себя на том, что бессознательно играет с одной из его коротких косичек. В этот момент она поняла, что он был единственным в этом разрушенном мире, кому она сейчас могла доверять. Он был прав — Карали была мертва, иначе она позвала бы её. Миа осталась одна среди подавленного народа, и этот улыбающийся Падший казался ей более живым, чем все остальные. Она всхлипнула и крепко обняла его, когда храмовник поднял её с заражённой мёртвой земли.

— Завтра мы уйдём из дома, дитя. А сейчас мы должны всем об этом рассказать…