Погребённые заживо

8. Тишина (So be it)

«Высший храмовник Илимар ке Саргас и его младшая сестра Диэртис из колонии Хаас’Вум — многократное неподчинение прямым приказам Вершителя, касающимся убийства Падших;

Аладжи ке Велари, кхалаи, диспетчер на разведывательном посту сектора Олви — контакты с Падшими и передача им тактической информации…»

— Длинный список, — Асалер и я с интересом изучали голубой мнемокристалл, непривычно ярко осветивший пещеру. Таменла отдала его мне вместе с кадуцеем, честно признавшись, что не ожидала, что я не умру в первые несколько дней. — И, кажется, несколько имён мне знакомы.

— Моё самое последнее, — я снова и снова прокручивал в голове записанные в кристалле мутные образы. Очевидно, когда-то я очень дорожил этими сведениями, раз внёс их туда и забрал с собой во Тьму вместе с бесполезной джудикейторской палкой.

— Откуда ты знаешь, что оно твоё?

— Совпадает с тем, что на чесалке. И, судя по отпечатку, не я внёс его туда.

— «Валитар ке Венатир, джудикейтор десятой ступени, Айюр, провинция Лаци — многочисленные контакты с Падшими, несанкционированное использование их артефактов, сокрытие тактической информации от Конклава, распространение еретических учений, публичное самоотсечение от Общей Связи», — от Асалера повеяло недоумением и недоверием. — Сам? — он потрогал кончики своих отростков, торчащих из-под щитка туго стянутым пучком. — Брат, это же безумие…

— Уверен, ты не первый, кто говорит мне об этом, — я ещё раз посмотрел на запечатанный в кристалле образ, единственный чёткий среди всех других. Тот, кого звали Валитар, застыл среди зала, полного множества кристаллов, подобных тому, что был у меня в руке, и мягкий бело-голубой свет отражался от его коричневой церемониальной одежды и множества металлических изгибов украшений. Затем его облик изменился, и теперь он был одет точно как я. Было лишь одно существенное различие — его нервные отростки были длинными и, сплетаясь в косы, спадали до самого пола. И даже в таком виде, он продолжал держать поднятый в руке судейский кадуцей. — Боги, как же это нелепо.

— Не будь так строг. Это ведь не твои воспоминания.

— «…Ты пал и поднялся выше других, преодолев преграды разума, соединив Свет и Тьму на Сумеречном пути», — голос чужого разума звучал в кристалле подобно похоронной песне. Голос, которого я не помнил, но который поставил ещё одну часть моего утраченного прошлого на место.

— Сумеречный путь? — Асалер раздражённо прервал связь с кристаллом.

— Кажется, я кое-что понял.

Я вновь бежал, едва касаясь ногами земли. Потоки тёмной энергии свободно струились через моё тело, и я ясно видел свой путь, не смотря на то, что его застилали тучи песка. Буквально влетев в пределы защитного поля шахты, я разглядел у входа в главное здание Таменлу, вертевшую в руках очередной необычный образец радиоактивной породы.

— Сумеречный путь, — настигнув её со спины, я резко наклонился к ней и развернул к себе. Я не мог ждать, чтобы поделиться с ней своим откровением.

— Зератул? По какому праву ты врываешься ко мне без предупреждения? — она агрессивно сверкнула на меня глазами, затем заметила явившегося следом за мной Асалера и немного смягчилась.

— Твоя мать была простым оператором верфи, все её знания должны были укладываться в рамки первой ступени посвящения. Откуда у неё могли возникнуть еретические идеи, целая концепция?

— Прошу не оскорблять её память подобными речами! — Таменла вырвалась из моей чуть ослабевшей хватки и брезгливо отряхнула руки.

— С чего начинается идея Сумеречного Пути?

— Пророчество, — я почувствовал, как Таменла мучительно пытается прочитать в моём закрытом разуме, насколько искренен мой интерес. — Настанет время, и не будет больше ни Конклава, ни Матриарха. Перворожденные будут охвачены скорбью и хаосом и спасутся, обретя Сумеречный Путь, который усмирит древнюю вражду.

— И это пророчество явилось ей, как и тебе, в дурмане курений?

— Нет, она услышала голос. Голос, который наставлял её, а потом… — она замолчала, уловив в моей недавней памяти образы из мнемокристалла. Я беспрепятственно позволил ей услышать прощальную речь, адресованную джудикейтору Валитару. Аура её начала наполняться ужасом постепенного узнавания.

—  Один единственный голос внутри воронки Кхалы. Голос, который мог принадлежать кому угодно. Он манипулировал тобой долгие годы. «Сумеречный путь» был просто эффективным способом воздействия на слабый разум…

— Не говори, не говори больше ничего! — её протест показался нам с Асалером оглушительным. Пространство заполнилось пёстрыми красками её эмоционального хаоса, и я понял, что моё откровение только что пошатнуло саму основу чьих-то убеждений.

Болезненно выгнувшись, Таменла схватилась за голову и убежала в свою сокровищницу. Асалер ринулся за ней, но пара вылетевших из здания зондов преградила ему путь. Он активировал свой клинок и без колебаний рассёк надвое один из них, второй тут же отлетел прочь. В момент, когда мы оба оказались в главном зале, пси-эфир огласился громким коротким вскриком, вслед за которым настала тишина. Жуткая непроницаемая тишина, в которой Таменла продолжала безмолвно кричать.

Её тело, содрогавшееся от болевого шока, лежало под операторским пультом. В одной руке она продолжала рефлекторно сжимать церемониальное лезвие, в другой — пучок неровно срезанных нервных отростков. Глаза потухли и смотрели в никуда, выражая ничто и всё одновременно.

— Не думал, что это произойдёт… так, — Асалер опустился на колени рядом с Таменлой и стал осторожно разжимать и гладить её пальцы, перепачканные в свежей люминесцирующей крови. По непонятным мне причинам от него веяло чувством вины и сожалением.

— Она тебя слышит. И сейчас она хотела бы знать, что она не одна, даже после того, что она сделала.

Я был уверен в своих словах, ибо то, что произошло с ней, однажды случилось и со мной. Только немного иначе. Страшнее. Больнее. Так больно, что потрясённый разум отказывался вспоминать. До этого дня.

***

Тишина окутала меня коконом, в котором я остался наедине со своим грехом. Вокруг меня были сотни других разумов, но ни один из них я не мог слышать. Я был отрезан.
Я сам отрезал себя от них.

Я сам желал тишины, позабыв о том, как она когда-то пугала меня.

Это должно было стать особенным моментом. Я переоделся в одежды, приготовленные для меня теми, кто ждал меня по ту сторону. Я засорил Общую Связь дерзкими еретическими речами, из-за чего моё изгнание не могло остаться уютной тайной Конклава. Я научился использовать запрещённое оружие, и мой прощальный жест должен был стать пощёчиной всем рангам и кастам. Это должно было стать особенным моментом.

Но не произошло ничего особенного.

Лишь боль и тишина.

Абсолютная тишина. Холодное безмолвие, неодолимое, как смерть. Судья более страшный, чем любой из Судящих.

Сведённое болевым шоком тело отказывалось меня слушаться, и я просто лежал. Нелепо. Глупо. Я закрывал глаза, и в темноте было больше смысла, чем в полном амфитеатре безмолвных зрителей. Вероятно, многие из них подумали, что я умер. Да и сам я в болевой агонии начал принимать темноту закрытых век за открывшийся мне путь в Пустоту.

Вдруг что-то пробилось сквозь окутавшую меня тишину. Прикосновение ладони к целым корням воспалённых отростков, прохладное, нежное, и голос, приглушённый и искажённый, звучащий словно с другого конца галактики, но всё же узнаваемый. Приоткрыв глаза, я увидел склонившуюся надо мной Ламидер.

— … Валитар?

«Нет никакого Валитара. И никогда не было. Моё имя Зератул, и, также как и всех предшествовавших мне, меня следует вышвырнуть с Айюра как космический мусор», — мысли теснились в клетке разума, не способные выйти наружу ни единым словом. Сотрут ли ей память? Отправят ли со мной в изгнание за проявление чувств ко мне? Или же сошлют на дальние колонии как Амасина? Почему-то эти вопросы постучались в моё сознание только теперь, когда я уже не смог бы повлиять на её судьбу больше, чем уже сделал это.

— Чере*… — она прижалась ко мне всем телом в отчаянной попытке соединить наши разумы в последний раз. Окутавшее меня безмолвие на время уступило её мягкому тёплому свету.

«Чу**, Лами. Что же ты делаешь? На этом языке нельзя говорить, когда тебя слышит кто-то, кроме меня. И если что-то с тобой случится, я не прощу себя», — я не знал, могла ли она прочесть мои мысли, а если и могла — я не знал, какую их часть она видела. И потому я продолжал мысленно говорить с ней, хотя мысли мои растворялись в пустоте.

— Я слышу тебя, но только, только…

«Помнишь, как мы впервые встретились? В день праздника Посвящения в первую ступень, ты случайно толкнула меня, когда я рассматривал свой кадуцей, и я выронил его в реку. Ты была так прекрасна, что я не мог держать на тебя зла. А ведь это был дурной знак…» — сделав над собой усилие, я поднял руку и положил ладонь на её лицо. Прямой контакт всё ещё был доступен мне и найти в её открытом разуме нужное воспоминание было несложно. — «Забудь», — повторял я, беспощадно разрывая и размывая картины нашего прошлого. — «Забудь всё, что было после. Забудь меня. Забудь Валитара. Забудь».

Несколько пар рук крепко ухватили меня и поволокли прочь от Ламидер, теперь безжизненно распластавшейся там, где до этого лежал я. Снова меня охватила тишина, но она уже не казалась такой необратимой.

Скоро вместо зала суда надо мной оказалось сиреневеющее небо закатных сумерек. Покорный судьбе, я смотрел на постепенно загоравшиеся звёзды, не осознавая своего унижения. Нити чистой энергии из самых недр планеты струились через меня, позволяя в последний раз насладиться своей неповторимой музыкой. На этот раз — совершенно чистой, не заглушённой многоголосием Кхалы. Они ласкали мой разум, приглушая боль и даруя совершенное новое понимание истины, затершейся через столетия.

Мы все едины с Айюром. Мы — его дети. И одного этого достаточно, чтобы быть единым народом. Кхала — лишь средство контроля. Нелепый пережиток древности, неприемлемый для нашей великой расы. Так долго блуждая вокруг, я осознал это лишь падая в пропасть.

Небо пропало, скрывшись за кронами ночного леса. Тьма приветствовала меня, уже здесь, ещё здесь…

Несшие меня воины остановились и бросили моё тело на мощёную платформу, от полированных плит которой отражался яркий голубой свет. Вскоре этот свет охватил меня полностью и понёс через пространство — я знал — на борт «Ксакхора», которым теперь управлял другой.

Молодой Сиомид ке Шелак, всегда славившийся своим послушанием, как большинство выходцев его племени. Он не торопился помещать меня в стазис, не торопился улетать с орбиты. Для него было особым наслаждением читать свою проповедь сейчас, когда я был слишком беспомощным, чтобы ему ответить. Проповедь, которую я и без него знал наизусть. Как и его мысли и мысли всех тех, кого я теперь не мог слышать.

Я знал о них всё. Я знал о них больше. Мне не нужно было слышать, чтобы понимать.

— … лишённый великого Единства — всё одно, что мёртв. Своим поступком ты заживо похоронил себя. Ты думаешь, что Тьма открывает тебе новые пути, но на самом деле она обрывает твой путь! Ты ещё можешь покаяться, и…

Вытерпев волну боли, прокатившуюся по рассечённым нервам, я всё же смог донести до него одно единственное слово.

— Замолчи.

Сиомид в ужасе замер, осознав, что я не так беспомощен и нем, как ему бы хотелось. Как всем бы хотелось думать.

Снова настала тишина. Мнимая тишина, в которой слышен перезвон звёзд и низкочастотное гудение, исходящее из сердца корабля. И, даже здесь, на высокой орбите, я улавливал отзвуки энергетических течений внизу на планете.

— Судящий, ты… когда-нибудь слышал… как космос поёт… в тишине?

Я ликовал, зная, что ему нечего ответить мне. Я смеялся, чувствуя его растерянность, быстро сменявшуюся гневом. Фанатичная преданность идеям Света выдавала в нём, как и в каждом из адептов Кхалы, подавленные в зачатке зерна сомнений, которым я позволил прорасти в своём неодолимом стремлении к истине. Он мог сколько угодно говорить, что Тьма не может его коснуться, но я знал, что как и все, как и я когда-то, в глубине души он боялся.

Его рука со всей возможной силой сжала мои продолжавшие кровоточить отростки — и эта боль вывернула наизнанку мой разум, перекрыв все прочие каналы восприятия. Казалось, исчезло само время, и ожидавшая меня в конце пути пустота сулила желанное избавление.

Но это был не конец. Это было то, что мой учитель называл десятой ступенью.

Примечания: