Вересаев, «Записки врача» — окно в дореволюционную Россию

Прочитал, сталбыть, сабж. Очень крутая книжка, которую я постарался найти в бумаге и в оригинале — текст изначально 1902-го года и переиздавался позже в СССР с современной орфографией. Не пожалел ни разу — дореволюционная стилистика (а это не только «яти», но и все слова и обороты, которые сегодня не встретишь) очень важна для большего погружения в то время, когда текст был написан. Мысль автора, будучи переведенной даже с русского на русский, определенно теряет в том окрасе и интонациях, которые позволяют прочувствовать «разговор» с автором, принадлежащим «той» эпохе. Одним из ярких впечатлений для меня остается натыкание на войну миров — ну да, ту, с Томом Крузом, которую я так и не посмотрел:

Какое же старое произведение!  Именно при таком прочтении ощущается эта старость — романъ «Борьба мiровъ»… круть!

Так вот, «Записки врача» — это не только автобиографические заметки и мысли Вересаева о состоянии медицины на пороге веков, но и в принципе — весьма увлекательное окно в ту эпоху, так как нельзя говорить о медицине, не упоминая условий жизни пациентов. Хотя и о медицине Вересаев рассказывает увлекательно, поднимая довольно неочевидные, на первый взгляд, проблемы — часто морально-этического характера. Делает это он сквозь призму своих собственных ощущений от работы, которые у него менялись с течением времени.

Странно читать о плацебо — таком, вроде бы, современном и «на слуху» термине — в книге столетней давности.

Очень подробно написано о том моменте, когда врач-студент становится практикующим врачом, к которому идут на прием пациенты. О том — как ощущение всемогущества науки, до тех пор поддерживаемое опытными профессорами, сталкивается с суровой реальностью.

Много о врачебной этике, о том как она подчас мешает; с какими противоречиями сталкиваются врачи, которые должны сострадать пациентам, но в тоже время относиться к ним чуть ли не как к вещам, чтобы эффективно работать. Об отношении пациентов к врачам — о том, как сильно оно зависит от результатов лечения при, порой, таком течении болезни, которое невозможно контролировать. Ну и конечно прилично зарисовок условий жизни, которые прямым образом влияют на здоровье.

В таких условиях врач должен не то чтобы вылечить пациента, а сделать все возможное чтобы пациент хотя бы не умер, а желательно — смог продолжить работать.

А добавить к этому недоверие пациентов, вызванное не 100% гарантированным исцелением? Усугубляющим это недоверие появлением массы новых непроверенных лекарств, рекламой в газетах обещающих верное исцеление. Да и сами газетчики, ради громких заголовков высмеивающие врачей медицину в принципе — также упомянуты. И, конечно, проблема денег — медицине еще далеко до госфинансирования, и врачу самому нужно как-то зарабатывать. Здесь Вересаев  снова рассматривает и морально-этические вопросы, вроде «брать деньги с человека которому не смог помочь, или голодать?», и упоминает тяжелое положение медицины в деревнях, где нет пациентов, которые могли бы прокормить врача

 

В общем отличная книга — я остался крайне доволен возможностью немного ознакомиться с этим, так сказать, слоем жизни столетней давности. Какие-то вещи сейчас кажутся почти дикими, какие-то — на удивление почти не изменились, и это рождает ощущение связанности эпох. Обычно кажется что «тогда» — это какое-то очень далекое прошлое, в котором жили какие-то совсем другие люди, которые совершенно никак не относятся ни к нам, ни к нашей жизни сейчас. А читаешь такую книгу, и понимаешь что все те люди и их жизнь — не какой-то прям миф, а что-то буквально вчерашнее, с чем есть куча точек соприкосновения. Рекомендую.

Мемуары 19го века как современный паблик

Волею случая наткнулся на мемуары Александра Васильевича Никитенко  — критика, историка, академика и блаблабла… Почему записи 50-х годов 19-го века читаются так свежо, словно читаешь какой-то паблик или блог??

20 января 1856 года
Познакомился на вечере у министра с одним из коноводов московских славянофилов, Хомяковым. Он явился в зал министра в армяке, без галстука, в красной рубашке с косым воротником и с шапкой-мурмулкой подмышкой. Говорил неумолкно и большей частью по-французски — как и следует представителю русской народности. Встреча его со мной была несколько натянута, ибо он не без основания подозревает во мне западника. Но я поспешил бросить себе и ему под ноги доску, на которой мы могли легко сойтись. Он приехал сюда хлопотать о разрешении ему издавать славянофильский журнал, и я обратился прямо к этому предмету, сказав, что ничего не может быть желательнее, как чтобы каждый имел возможность высказывать свои убеждения. Это тотчас развязало нам языки, и мы пустились рассуждать, не опасаясь где-нибудь столкнуться лбами. Он умен, но, кажется, не без того, что называется себе на уме.

 

30 марта 1856 года
Был на днях у московской барыни С.Н.К., которая приехала сюда на несколько дней. Боже мой! Что за сорочья болтовня, что за крохотные чувствованьица! Что за важничанье и умничанье! И все это без малейшей грации. Везде натяжка, фальшь, подделка, усилие казаться, а не быть. И какой решительный приговор над всеми: политики, литераторы, ученые, государственные люди — все так и заливаются мутными волнами этой болтовни, тонут в страшном хаосе слов, лишенных даже детского простодушия. В гостиной было еще несколько лиц — все под стать.
Когда насмотришься на этих людей и наслушаешься их, то совершенно теряешь веру в улучшение нашего нравственного и умственного была.

 

18 сентября 1856 года
Московские остряки сложили на нашего министра остроту: «Он без памяти любит просвещение». А в Петербурге к этому прибавляют еще: «Он без ума от своего министерства». Ах, Авраам Сергеевич, в какую тину вы залезли!

(Норов, Авраам Сергеевич — Министр народного просвещения Российской империи)

17 мая 1858 года, суббота
Мне лучше. Поутру был у князя Щербатова. Неутешительный разговор о современных делах. В главном управлении училищ генерал-губернатор П.Н.Игнатьев напал на несчастные листки, которых развелось ныне множество и которые продаются на улицах по пяти копеек. Это его пугает. Между тем в этих листках нет ничего ни умного, ни опасного. Им строго воспрещено печатать что-нибудь относящееся к общественным вопросам. Это пустая болтовня для утехи гостинодворцев, грамотных дворников и пр. Один господин литератор и мне говорил, что их следовало бы запретить. «Зачем?» — отвечал я. Конечно, это вздор, но он приучает грамотных людей к чтению — все-таки это лучше кабака и харчевни. Между тем от вздорного они мало-помалу перейдут и к дельному. Ведь и хлеб вырастает из навоза. Да и что это за система — все запрещать? К чему только протянет руку русский человек самым невинным образом, тотчас и бить его по рукам! Ведь и в старину издавались же для народа лубочные картины с разными рассказами и сказками! Но наши великие администраторы во всем видят опасность.

Такие очень важные штуки, и до сих пор всё как было…