ГЛАВА 5.
Шпионские игры
Ситуация действительно сложилась непростая: с одной стороны Шершневу были жутко интересны эксперименты Бангена и все с ними связанное, с другой – в голову справедливо закрадывались опасения касаемо его дальнейших планов. Конечно, приятно, что именно ему, Андрею, выпала честь поучаствовать в столь удивительном мероприятии, но нельзя забывать и о службе. Конечно, вряд ли Бен собрался записываться в перебежчики – это просто глупо, да и что он будет делать в обществе протоссов? – однако «побочный эффект» его действий может очень плохо сказаться на обороноспособности базы. Нет, Шершнев не был против того, чтобы отпустить пленного зелота – от него все равно никакого толку, но «борьба» с зергами за спиной у основного командования наводила на нехорошие измышления. Пилот не собирался бежать к генералу и стучать на Бангена, но иметь резерв со стороны информированных товарищей было бы неплохо. Правда, слова Лысого относительно Колосковой и Флетчеров вычеркивали всех троих из списка «группы поддержки», однако оставались Пьеро, Герда и, разумеется, Боровских. Казимир идеально подходил на роль «дамоклова меча» для Бангена: протоссов он ненавидит, и, если что, похоронит заживо любого их пособника. Он же неплохо знает Потрошителя и в случае чего сможет отговорить его от нежелательных действий, а, в крайнем случае – скрутить в бараний рог: рукопашная с Казимиром дорого обойдется даже Бену Бангену, на звание офицера рассерженный файербат не посмотрит. А в качестве доказательства можно будет спереть или попросить кристаллы у того же Бена. Предлог? Попробовать составить схему расположения камешков на матрице: вдруг у него получиться лучше? Только главное: во время беседы с Лысым искренне верить в то, что говоришь. Если Бен «учует» хоть толику сторонних размышлений, он копнет глубже – и тогда все, конец сначала затее, а потом и пилоту «стелса» – в том случае, если Лысый и впрямь задумал недоброе.
Планированием действий Андрей занимался, понятное дело, только во время дежурства: на высоте в пару десятков километров можно не беспокоиться насчет телепатических «ушей». Во время прогулок по базе голову летчика занимали исключительно размышления на тему патрулирования, прочитанных книг о пилотировании «стелса» и всякая белиберда о еде и развлечениях. К последним относилось и курение марихуаны: пьерова трава позволяла устраивать в голове дикий мысленный калейдоскоп. Колоскова, на которой Шершнев опробовал это новшество, заявила, что в таком виде он напоминает ей душевнобольного. Ничего хорошего, конечно, от подобного курева ожидать не приходилось, но это был еще один верный кирпичик в защите лишенного дара сильного пси человека. Да, именно «сильного» – Андрей на собственной шкуре убедился, что в той или иной степени к восприятию и даже передаче пси-сигналов способен каждый.
В поход за кристаллами пилот отправился после двухчасового аутотренинга, целью которого было до последнего нейрона заставить себя поверить в то, что он идет только за ними и не за чем иным, и интересует его лишь бангенский эксперимент, а больше – ни-че-го. Впрочем, Андрей по праву мог собой гордиться: случись рядом «призрак», он счел бы его натуральным «каньоновым психопатом», так как нормальный человек не может идти и думать только об одном и том же. С тем же успехом козел, помышляющий о капусте, будет биться рогами в изгородь дачного участка на Земле и ни за что не догадается пройти в открытую калитку. Козлу нужна капуста – для еды, и все; Шершневу нужны кристаллы и матрица – для самопального пси-коллектора. Одно и то же…
— Вы все-таки пришли, – Бангена удалось найти в его собственной каюте, – а говорили, что «не знаете»…
— Я подумал, раз уж вы предложили, не стоит отказываться, — простодушно ответил Андрей, – может, что и получится.
— Быть может…, — медленно произнес Банген, странно поглядев на пилота, вид которого больше напоминал ребенка, которому предложили собрать из готовых деталей настоящий танк, — Только мне интересно, с чего это вам взбрело в голову взять да прибежать ко мне за материалами. По вам не скажешь, что вы вообще «думали», мне кажется, речь идет о неком внезапном порыве. Налетались по Каньону? – последнее было сказано сочувствующим тоном.
Шершнев только пожал плечами: при чем здесь Каньон? Да, ему вдруг захотелось поэкспериментировать над своей бедовой головой, и нет ничего плохого в том, чтобы попытаться составить свой собственный узор на диадеме-матрице. Как вообще можно было проигнорировать такое предложение? Наверное, тогда он просто постеснялся: а вот сейчас – нет, и если таковое действительно возможно, он с честью и радостью примет материалы для сборки пси-коллектора.
— Гм-м, интересно, очень интересно, — пробурчал под нос Бен, напомнив Андрею старенького профессора из летной Академии, — а, да вы учились в Академии? Это очень хорошее заведение… э-э, прошу прощения, я был там. Хорошее здание, прекрасные преподаватели, мастера своего дела… м-м, да, – Лысый, продолжая бормотать похвалы в адрес Андреевых учителей, подошел к тумбочке и открыл верхний ящик. Спустя полминуты в руках летчика появилась небольшая коробочка серого цвета. Шершнев с трудом подавил в себе навязчивое желание тут же открыть ее. Банген, явно приметив это, улыбнулся.
— Правильно, сейчас идите: негоже стоять на пороге с такой вещью в руках. Откроете у себя в каюте, только не забудьте перед этим запереть двери. Желаю удачи.
— Благодарю, товарищ полковник, — Шершнев закончил беседу официальной фразой и, развернувшись, вышел из помещения…
…Отругать себя за мысли об Академии он смог уже в собственном обиталище. Впрочем, Банген с самого начала заподозрил неладное: благо, Андрей вел себя, как зомби, и, возможно, сторонние воспоминания пошли на только на пользу. То, что Лысый легко отдал кристаллы, его не беспокоило: офицер частенько вел себя престранно, то нарочно затягивая беседу, то делая все второпях. Главное – наличие материалов для пси-коллектора, остальное не слишком важно. Шершнев планировал состряпать хоть чего-то полезное и воспользоваться им для налаживания контакта с Боровских, о неких телепатических способностях которого обмолвился Банген еще во время их разговора в тот день, когда плененили зелота. Оставалось лишь закрепить кристаллы на матрице. Руки потянулись к серой коробочке.
Несколько минут Андрей заворожено глядел на мелкие камешки салатового цвета. Непонятно с чего нахлынула ностальгия о доме, о планете, где он родился. Пилот вспоминал Землю, ее голубое небо и плывущие по нему белые хлопья кучевых облаков, синеву моря, игривый блеск ручейков, торопливо бегущих с гор и раскинувшиеся до горизонта поля зеленой и желтой травы. Жутко захотелось обратно домой, на Землю. Шершнев резко тряхнул головой: пред глазами уже поплыли те самые бескрайние поля, по которым он еще мальчишкой носился вместе с остальной ребятней….
Андрей рос в многодетной семье, большой и дружной, как и его родной дом. Отец с матерью работали в информсети в общем кабинете, который служил прежним обитателям дома чердаком. Они редко выезжали куда-то по делам, но даже когда это случалось, дети оставались под чутким присмотром других родственников, среди которых для Андрея особо выделялся дед по папиной линии. Веселый и добродушный старикан в свое время работал в гражданской космонавтике и любил рассказывать о звездных просторах необъятного космоса, жизни людей на других планетах и всевозможные байки о встречах с инопланетянами. Вокруг него всегда собирались мальчишки, и после очередной повести сами начинали фантазировать, как вырастут и тоже полетят к иным мирам. Помимо Андреевых родителей просторный дом вмещал в себя также две семьи братьев матери и одну – сестры отца. Чтобы избежать неурядиц и бардака, детей сызмальства приучали к дисциплине: встать, умыться, позавтракать, а дальше – старшие в школу, малые – к бабушкам на воспитательные процедуры. По выходным же створки дверей распахивались во всю ширь, и во широко поле выбегала разношерстная кучка детворы. Правда, и здесь строгая дисциплина находила себе дорожку: старшие сразу отгоняли прочих подальше от шоссе, ведущего в город.
Шершнев вспоминал, как под чутким руководством дедушки он и еще двое мальчишек смастерили сначала воздушного змея, а потом и модель планера. Казалось бы, зачем в обществе со столь развитыми технологиями что-то делать руками? В магазинах продавались радиоуправляемые игрушки, способные летать получше всяких рукоделий, однако дед, ничего не имевший против них, все-таки убедил ребят сделать модель самим. Сколько ж они вымеряли нужные размеры реечек и легких фанерных пластин, сколько раз казалось, что все попытки напрасны и хватит слушать старого деда, уговаривавшего ребят переделать очередную испорченную деталь?! Да, именно «уговаривавшего»: он никого не заставлял и не гнал в подвальную мастерскую. Случалось так, что кто-то не приходил – «кто-то», но не Андрей, всегда являвшийся вовремя и поднимавшийся наверх только с молчаливого согласия деда. И потому-то день запуска планера навсегда врезался в его память…
Ярко светившее солнце, ни единого облачка на небе и зеленая весенняя трава под ногами: Андрей стоял на месте, сжимая в руках леер, идущей к модели, которую держал в руках его брат Иван, или просто Ванька. По команде дедушки оба начинают разбег, затем Ванька разжимает руки, и рукотворная птица взмывает в небо. Когда она достигает пика, останавливается и Андрей – закрепленное на конце леера колечко соскальзывает с крюка, и модель устремляется в свободный полет. И вот тогда вместе с раскрашенным во все цвета радуги планером вознеслось кверху и сердце десятилетнего мальчишки, чья судьба с того момента и навсегда будет связана с небом: не важно, будет ли это газовая оболочка очередного шара из камня и магмы или мертвый провал космического пространства. Окончив школу, будущий пилот сумел поступить в летную Академию, где, несмотря на протесты матери, выбрал военную специальность. Возить пассажиров или грузы не для него: дедушка рассказывал хорошо, но один лишь взгляд на готовый ко взлету истребитель заставлял Андреевы ноги нести далеко не глупую голову на военную кафедру. А дальше, учеба: сложная, порой невыносимая, и, наконец, выпуск, где уже готовый к любому бою младший лейтенант Космофлота ОЗУ Андрей Шершнев стоял в ряду себе подобных, ожидая, когда же наконец его вызовут к флагу для вечной присяги и получения долгожданного диплома. И, право же, ему было чем гордиться: многие однокурсники хотели бы летать, как он. Впрочем, командование по достоинству оценило качества нового пилота, бросив его в самое пекло сражения с загадочной расой под названием «зерг» на одной планетке, ранее принадлежавшей колониальной Конфедерации. Впрочем, означенное государство также не обделило вниманием новоиспеченного летчика, то и дело пытаясь отправить его в небытие вместе с эскадрильей. То же касается образовавшегося позже Доминиона, или же Империи Арктуруса Менгска, и протоссов, мелкие стычки с которыми происходили довольно часто. Но все это – прошлое, напоминанием которому служат боевые награды, закрепленные на куске сукна и висящие в шкафчике, рядом с парадной униформой. Настоящее же – здесь, рядом; оно – это маленькие камешки салатового цвета в серой коробочке, что находится в руках Андрея…
Взгляд пилота слово прилип к мягко переливающимся в свете каютного освещения кристаллам. Делать что-либо наспех быстро расхотелось. Да, нужна некая кардинально новая схема, отличная от той, что делал Бен. Но какая? Андрей, продолжая рассматривать содержимое коробочки, погрузился в размышления…
Судя по всему, Лысый зациклился на изображении некоего человеческого начала, не используя при этом кодировку, изначально придуманную людьми как средство общения. Матрица должна содержать то, что есть на самом деле: бангенские фигурки человечков, например, вполне реальны, дело в масштабе. Нет смысла копаться в библиотеке, отыскивая древние иероглифы, поскольку они сами есть ни что иное, как искаженная символика, придуманная людьми. Они все чего-то обозначают, но сами по себе есть не более, чем код, выраженный одним рисунком. Мир, однако, сложен и прост одновременно, а посему достаточно лишь взглянуть на проблему с другой стороны, не заморачиваясь на чем-то сверхъестественном, ибо к нему всегда можно прийти – гораздо сложнее потом будет отбросить шаблонный тип мышления и перестать забираться по лестнице без верха. Банген считает, что Каньон каким-то боком относится к людям и все, что с ним связано и может быть использовано, должно выражать человеческую суть и, более того, нечто высшее? Но, действительно, как уложить науки о человеке в одну картинку, схему… код? Кажется, здесь даже не надо обращаться к ученым – достаточно собственных мозгов, отлично пригодившихся Андрею на уроках биологии: человек – это молекула ДНК, а тело его лишь следствие химико-физических процессов, заложенных не кем-то, а чем-то… Если конкретнее – Вселенной. Схема молекулы ДНК копирует ее саму в точности, выбранной составителем. Если постараться, можно прорисовать ее, учитывая расположение молекул относительно друг друга, но сделать это может лишь компьютерная программа, сама по себе передающая информацию в виде числовой кодировки. Впрочем, выложить кристаллы в виде спирали ДНК ему вполне по силам, но вот указать тип связи и элементарную составляющую вряд ли получится – камешки-то одинаковые! Однако, это не означает, что нельзя попытаться сделать подобный узор. И началом его выполнения можно будет считать поход к информационному терминалу и запрос на нужную тему в электронной библиотеке, благо, на базе таковая имеется. А потом… потом начнется ювелирная работа, итог которой может оказаться никаким, и если уж речь зашла о цифрах, то наиболее подходящим для него тогда будет символ «0».
***
В тихом омуте черти водятся: старая пословица отлично иллюстрировала обстановку, сложившуюся на базе ОЗУ «Огненный лис». С первого взгляда комплекс, как и прежде, являл собой картину из многочисленных строений различного предназначения во главе с командным центром. Народ спешил по делам, завистливо посматривая на тех, кто, наоборот, шел отдыхать. На космодроме взлетали и садились боевые машины и транспорты; военный завод, ничего не производящий, радовал глаз многочисленными огоньками в темное время суток и, порою, раздражал доносившимся изнутри мерзким скрежетом разрезаемого металла; возле казарм, как обычно, слонялись толпы свободных от вахты пехотинцев, чей маршрут начинался обычно на тренировочной площадке и заканчивался на ней же, но с пивом в руках. На располагавшемся неподалеку «стадионе» без трибун любители круглых предметов гоняли, пинали и кидали несчастный мячик. На все это безобразие взирала научная гавань, в которой ученые неустанно плодили EMP-ракеты и по всякому изощрялись над ними же, надеясь повысить их эффективность. Ни о чем другом они не помышляли, разве что иногда брались за мелкое усовершенствование трех научных судов, одно из которых всегда находилось на дежурстве. Двое других в это время сферическими тушами возвышались на специальной посадочной площадке возле гавани, ожидая своей очереди. Ученые были, пожалуй, самым трудолюбивым народом на базе: в иных зданиях они появлялись редко, а если и заходили куда, то, скорее всего, в комцентр.
Но что такое здания? – слепленные воедино холодные куски различных материалов. Главная составляющая любой военной базы – это, конечно же, люди. И вот как раз они-то играли роль «чертей» в «тихом омуте». Во-первых, после сообщения о смерти Стукова тут же начали появляться этакие «общества мстителей». Регулярно собираясь, они строили грозные планы мести всему живому, которому угораздило попасть под подозрение в причастности к гибели адмирала. Такие личности специально нарывались на неприятности в Каньоне, занимаясь поисками забредших наверх протоссов. Беззащитные зерги уничтожались везде, где можно, и притом самыми разнообразными способами: от простого расстрела до сбрасывания со скал. С зелотами, понятное дело, такие номера не проходили, и, тем не менее, каждый убитый становился для «мстителей» настоящим праздником.
Менее пылкие коллеги предпочитали отсиживаться повыше и в местах побезопаснее. Своя шкура была им куда дороже эфемерной мести. Зергов они, конечно, от своих «лежек» отпихивали, но «царских охот» за ними устраивать никто не собирался. Впрочем, «ёрканье» лингов многих просто бесило, так что к ним складывалось особое отношение. То же, но с точностью до наоборот, касалось любителей острых ощущений: эти пытались брать лингов на руки, таскать за хвост и загонять в самодельные вольеры для дальнейшего наблюдения. Такие местные «натуралисты» подчас изрядно раздражали прочих людей, но так как среди них попадались офицеры, новое увлечение не пресекалось. Таскать на базу порождения далекого Сверхразума, конечно же, было строго запрещено, однако возле Каньона вполне мирно расположился «зергопарк»: несколько вольеров, в которые энтузиасты натащили живности. Последняя, правда, активно дохла по непонятным причинам, и людям вновь приходилось искать новые «экспонаты». Ученые полагали, что отсутствие крипа – основной подстилки возле инкубатора – становилось причиной сокращения жизни местных зергов. Впрочем, большой проблемы в том, чтобы натащить новых, не существовало.
На фоне прочего народа ярко выделялась банда Пьеро. Мотоциклисты регулярно спускались глубоко в Каньон, порой совершая невозможные акробатические трюки. Они же изрядно отравляли жизнь протоссам, которые были не в состоянии догнать юркие машины. Последние, меж тем, активно засевали тропы минами и не упускали случая покидаться гранатами в зелотов с условием, что среди тех нет высшего темплара или драгуна.
И, наконец, «шпионские игры» Бангена и его последователей довершали общую картину. Сам Бен только успевал носиться из казарм в Каньон, потом в комцентр и опять в казармы – чтобы немного поспать. Шершнев, добыв информацию о строении ДНК, все свободное время проводил или у себя в каюте, занимаясь выполнением узора на матрице, или в столовой космопорта, общаясь с Гердой, Пьером, Колосковой и зачастившим туда Боровских. Огнеметчик по понятным причинам стал для него объектом повышенного внимания, но, впрочем, не только для него: Нина, кажется, вспомнила о полуофициальном задании Лысого и частенько уводила разговор в сторону высоких материй и протоссовской псионики. Казимир, немало удивляясь, зачем кому-то понадобилось его мнение в вопросах, относительно которых он понятия не имеет, отвечал неохотно. Впрочем, Шершнев отлично понимал, что здесь первостепенное значение имеют не слова, а мысли, сканированием которых Нинка занималась во время каждой из бесед. Конечно, нельзя было вот так сразу обвинять девушку во вмешательстве в чужой разум, однако после «общения» с протоссом Андреевы чувства относительно подобного сильно обострились. По крайней мере, во время их совместных посиделок некое псионное напряжение ощущалось регулярно. А сборка пси-коллектора, тем временем, продолжалась, и уже недалек тот день, когда она будет закончена…
Шершнев, по привычке отыскивая изъяны на корпусе после очередного полета, кружил возле боевой машины. Заметив царапину, он вытащил из кармана маленький пульверизатор и аккуратно закрасил ее. Ее обнаружение явилось стимулом для более тщательной проверки оставшейся поверхности – Андрею отчего-то казалось, что любое пятнышко или что-то в этом роде кошмарно испортят внешний вид «стелса», который должен быть идеален. Зачем? Просто ему так хотелось. Так же, как Герде – пообедать не в одиночестве, и посему она, как обычно, принялась агитировать его на поход в столовую:
Знаешь, если б я так чистила свою «акулу», то скопытилась бы от голода. У тебя точно крыша едет: то сидишь часами в своей конуре и непонятно чем занимаешься, то на «птичку» свою любуешься. Не боишься, что тебя хватит удар, если протоссы покоробят ее?
— Не-е, — Андрей отошел метров на десять и с улыбкой посмотрел на истребитель, — пусть только попробуют. Изничтожу паразитов!
— Может, тогда я пару вмятинок сделаю, — ухмыльнулась Герда, — в качестве допинга? Нет? Ну, тогда пошли жрать скорее, а то я тебе покажу, на что способна голодная женщина!
— Правда? Звучит эротично, — ехидно пропел Шершнев, поворачиваясь-таки в нужном направлении.
Собеседница, как всегда в подобных ситуациях, задрала нос и гордо зашагала впереди. Андрей, входя в роль, виновато склонил голову и безвольной тряпкой поплелся следом. Впрочем, Герда так и так не осталась бы в одиночестве: они прилетели поздно, так что в столовой уже собрался дружественный народ. Наглый Пьер занял центральный столик и теперь активно разглагольствовал. Судя по обрывкам, доносившимся до вошедших в столовую летчиков, разговор шел о Каньоне и протоссах. Ну, конечно, он – великий и неповторимый Пьер Готьен – опять задал «им всем» жару. Сидящие рядом Флетчеры нахально лыбились, соответственно, рассказчик врал, и притом специально для телепатов. Колоскова демонстративно закрыла уши, давая понять, что увесить их лапшой не получится. «Благодарные слушатели», в роли которых сегодня выступали Боровских и Гарри, апатично жевали, изредка кивая для демонстрации интереса.
— Что случилось? – задать вопрос пришлось Герде, поскольку Шершнев подрядился сходить за едой.
— Говорит, что евонная орава прибила трех «табуреток» и одного «глюкодела», — промямлил с набитым ртом Потрошитель.
— Угу, мечтать не вредно, — вторила ему Нина, жалобно посмотрев на фантазера, — ты хоть их не мучай, Пьеро, смилуйся над убогими: они же подавятся после первой же минуты тех бредней, что мы наслушались.
Готьен в ответ напыжился, словно надувная игрушка, и собрался открыть рот, но Колоскова, как и следовало в таких случаях, опередила его:
— Не надо, я поняла. Жаль, пепла нет – голову посыпать. Но ты хоть правду расскажешь или нет?
— Вот они, — Пьеро кивнул на Флетчеров, — расскажут. А мне приятно думать о том, чего не было. Так веселее…
В итоге подошедший Андрей смог прослушать только конец истории о том, как мотоциклисты с трудом уничтожили драгуна, попавшего под выстрел шоковой пушки осадного танка. Зачем бедолага в гордом одиночестве полез к терранским позициям, знали, пожалуй, только сами протоссы. Готьенова банда гоняла его по уступам, пока тот не свалился в пропасть. Закидать гранатами стреляющего фотонными зарядами киборга не удавалось, а выгодные позиции приходилось быстро менять, поскольку тот, пользуясь случаем, пытался скрыться, что было недопустимо.
— Интересно, а почему протоссы вообще воюют сами? – неожиданно заявил Андрей, — Наклепали бы роботов и жили спокойно. Пускай железки дерутся.
— Ну, если б они могли так сделать – так оно и было бы, — пожала плечами Колоскова, всегда готовая поддержать такие беседы, — и, кстати говоря, драгуна нельзя считать роботом в нашем понимании.
— Как это? – удивился Пьер, — робот есть робот. Их «синеглазки» на заводах пачками клепают, как мы – свою технику. Какое тут нужно понимание?
— Банген говорил, что драгун – это что-то вроде заново родившегося зелота. Ну, я точно не знаю.
При упоминании Лысого народ скептически закатил глаза: мол, опять, начинаются умные диспуты на тему протоссовского «быта».
— Ага, как фениксы – возрождаются из пепла, очень занятно, — фыркнул Пьеро, — нашли, что обсуждать. Заходите лучше вечером в мою мастерскую – пообщаемся за рюмкой чая. Уже пухнете от безделья.
— Это ты – пухнешь, — возмутилась Колоскова, — катаешься по горкам да сказки сочиняешь. У всех работа.
— Остыньте, Пьер дело говорит, — люди изумленно воззрились на поднявшегося Казмира, который обычно сторонился подобных мероприятий, — чего в столовой гвалт разводить?
— Вот именно! – зачинщик посиделки с готовностью поддержал его, — Может, проголосуем?
— Я не приду, — качнул головой Потрошитель, — Надо посты проверить, да и соскучился я по каньоновым закатам.
Шершнев подавил нарождающуюся идею – «призраки» рядом. Нинка вон, как напряглась. Значит, чего-то задумала. Тут все не без идей: вот с чего это Боровских так легко согласился пойти на шумное мероприятие? А какая муха укусила Готьена, повода-то нет… Впрочем…
…Впрочем, все к лучшему – Гарри не будет, соответственно, можно взяться за дело. Закончить пси-коллектор и притащить его в мастерскую, а там – будь что будет. Но оставлять дело так, как оно есть – плясать под бангенскую дудку – нельзя.
Конечно же, размышлять о подобном Шершнев позволил себе лишь на подходе к собственной каюте…
***
Стоило большого труда уговорить Пьера засунуть подальше ненаглядную марихуану и цивилизованно посидеть, для увеселения использовав только спиртное и легкую музыку. Да, именно легкую, а не тот звуковой ураган, который ежедневно обрушивал на собственные органы слуха Готьен. В роли кресел как обычно выступали танковые сиденья, импровизированный столик тоже когда-то был частью боевой машины. Удобно расположившись в них, люди неспешно попивали весьма неплохое пиво, купленное в кафешке комцентра, и, перебрасываясь немногочисленными фразами, лениво тянулись за закуской.
Андрей чувствовал, что сейчас заснет: еще в каюте он нарочно принял успокоительное для устранения всяческих эмоций на тепу пси-коллектора, который пришлось засунуть под рубашку. Впрочем, эта штуковина и без того наполняла бедовую голову псионным шумом, тем самым, который ощущался при надевании бангенского изделия. Трудно поверить, но узор в виде схемы молекулы ДНК оказался несоизмеримо мощнее своих предшественников. Шершнев не мог представить, что будет, если он напялит этот пси-коллектор на голову: в своей каюте было не до того – приходилось спешить, а сейчас, понятное дело, примерка отменялась. Впрочем, хватало и того, что было: ясно чувствовалось прямое сканирование со стороны Колосковой по отношению к Боровских. Странно, что она не осмеливается просто поговорить с ним: ну, есть у него способности к телепатии – ведь это же не преступление. Устроили тут шпионские игры! О том, что он сам ведет себя не лучшим образом, Андрей не задумывался.
— Что-то я смотрю, вы совсем тормознутые, — заявил, наконец, Пьеро, до этого сидевший тихо и недовольно наблюдавший за происходящим, — сидим, как на приеме у начальства! Андрюха, тебя-то какая муха укусила?
— Нормально сидим, — зевнув, протянула Нина, — тебе бы только прыгать. Сейчас вот устроим философский диспут на тему пси-энергетики, посмотрю я на тебя…
— Фи, не начинайте, – продолжающаяся нудноватая болтовня о музыкальных пристрастиях Герде нравилась больше, чем высокие материи, — хватит умничать.
— А кто умничает? – недоуменно спросил Андрей, — обмен мнениями, не более.
— Я бы предпочел обмен чем-то более приятным, — невинно заявил Пьеро, уводя разговор на пошловатую линию.
Герда страдальчески покачала головой, мол, больной неизлечим.
— Я знаю, о чем вы подумали! – ехидно сказал тот, — А я про футбол говорю… или волейбол, — впрочем, судя по выражению лица Колосковой, спорта в его мыслях не было.
— Хочешь сыграть? – спросила Герда, видимо, надеясь на утвердительный ответ.
— Всяко лучше, чем вот так сидеть! – Пьер не стал ее разочаровывать, — Пошлите, хоть кости разомнем, — с этими словами он вскочил и направился к двери.
Следом за ним последовали Флетчеры, которым действище также наскучило. Герда, вопросительно глянув на Андрея и не найдя в его глазах должного понимания, вышла из помещения. В мастерской осталось лишь трое людей, молча разглядывающих друг друга. И, судя по всему, каждый из них чего-то хотел от рядомсидящих…
— Ну, и долго будем в гляделки играть? – ехидно заявила Нина, странно взглянув на Шершнева.
— Ты говоришь так, будто я на допросе, — усмехнулся тот. Казимир хранил гробовое молчание и старательно изучал поверхность стола.
Колоскова, покачав головой, встала и, обойдя столик, оперлась на Андреевы плечи. На лице пилота промелькнула фирменная улыбочка, появлявшаяся в случаях, когда ее владелец ожидал что-то необычное и донельзя интересное. Склонившись, девушка шепнула ему на ухо:
— Хочешь, я тебя удивлю?
— А то…
«Глупо таскать с собой пси-концентратор и думать, будто этого никто не замечает»
Андрей лишь довольно улыбнулся и закатил глаза.
«Я все слышу» — а это уже не Нинка! Она сама вон как удивилась, аж рот раскрыла! Шершнев, однако, тоже не остался безучастен и вопросительно уставился на рассевшегося Казимира, который даже не повернул головы в их сторону.
«Очень плохо, но – слышу… чувствую. Ты была права, Нина».
Ну вот, оказывается, они заодно. И что теперь? Похоже, Колоскова умудрилась вызнать про пси-коллектор и непонятно зачем поставила в известность Боровских. Ладненько, поглядим, что они будут делать дальше.
— Доставай свою штуковину, — видимо, общение на пси не слишком понравилось Казимиру, — как она хоть выглядит?
— Очень просто, — Андрей извлек диадему и положил ее на стол. Над левым ухом послышался шумный выдох: судя по всему, Колоскова не ожидала увидеть такое, — впечатляет? Собственно, мне жаль, что ты стала всему этому свидетелем, Нин. Думаю, раз вы с Казимиром устроили спектакль, то должны быть в курсе происходящего.
— Ничего мы не устраивали, — буркнул огнеметчик.
— И, хочу тебя успокоить, мы не знаем, что, кем и где затевается, — вторила ему девушка, — Я все-таки телепат и, судя по отзывам Лысого, весьма неплохой. Однако ты хорошо маскируешься, Андрюш. Догадываюсь, кто тебя научил. Странно, что Бен ничего не сказал мне. Может, пояснишь? – Нина перегнулась через спинку кресла и вопросительно заглянула в его глаза, — …впрочем, если это военная тайна, то – прости… но ты же сам хотел что-то рассказать.
— С чего ты взяла? – в принципе, понятно «с чего», однако похвалы в адрес его пси-маскировки наводили на подобный вопрос.
— Как я уже говорила, ты отлично шифруешься, и, если бы ты хотел оставить все в тайне, так оно и получилось бы. Я смогла выловить направленные в мой адрес слабые контактные позывы, то есть желание поговорить о чем-то важном и, вместе с этим, понимание невозможности такого разговора. Суть происходящего оставалась в тайне. Пришлось осторожненько понаблюдать за тобой. Ну, без подвоха тоже не обошлось – я договорилась с Казимиром о псевдосканировании, хотела посмотреть твою реакцию…
— Зачем? – недоуменно спросил Шершнев.
— Затем, что тебе было известно сказанное Беном по поводу его пси-способностей – это раз. Сигнал «зова» шел и к нему, причем существенно мощней моего, — девушка устало вздохнула, показывая, что не намерена устраивать долгие пояснения, — ты ведь хотел поговорить именно с ним?
— Так точно, — вздохнув, произнес Андрей. Вот уж чего он никак не мог ожидать! С другой стороны, в его намерениях не было ни капли дурного умысла, так что винить себя не в чем. Оплошность? Но, быть может, позже она обернется другой, светлой стороной?
— Ну, вот и хорошо, — продолжила Нина, — ко всему прочему я смогла засечь просто нехарактерные для нормального человека сигналы с твоей стороны. Что же до сканирования, Казимир сам на него согласился – разве стала бы я делать что-то без его ведома? Он, кстати, заинтригован происходящим не меньше меня…
— Именно поэтому нас здесь трое, — лаконично заявил Боровских, — Так что ты хотел мне сказать?…
Шершнев картинно поводил желваками и огляделся. Нет, не так он себе представлял столь важный разговор. Конечно, глупо думать, будто Лысый устроит за ним слежку: офицеру сейчас не до того, да и самоуверенности ему хватает. И все-таки тревожные предчувствия не давали Андрею раскрыть рта. Да и с чего начать рассказ? Слушатели, меж тем, выжидающе уставились на него.
— Ну, что ж, сперва озвучу главную новость, о которой вы уже вполне могли догадаться сами: к телепатии способны все…
…Тишина бывает разная: в пустой, изолированной со всех сторон камере легкий скрип покажется громче взлетающего космического корабля; в машинном цехе завода любое снижение децибел можно назвать ею. Мастерская Пьера считалась наименее шумной во всем заводском комплексе, но никогда в ней еще не было так тихо, как в тот момент, когда Андрей закончил повествование о событиях, что произошли сравнительно недавно. Нина и Казимир застыли гипсовыми изваяниями и неотрывно глядели в пустоту: право же, тут было, о чем поразмыслить. Кто такой Бен Банген: великий благодетель Человечества или позорный предатель, пекущийся лишь о своих интересах? И зачем ему сообщники, которые зачастую только мешаются под ногами?
Шершнев вопросительно уставился на Казимира. Впрочем, тот уже понял, зачем ему знать сказанное:
— В крайнем случае, порву и того, и другого, — второе касалось Потрошителя, — н-да, не ожидал я такого… от таких людей.
— В том-то все и дело! – зашипела на них Колоскова, — Я уверена, они работают на благо Директората! С их-то опытом, заслугами – о каком предательстве может идти речь?
— Хорошо, — кивнул Андрей, — но тогда зачем конспирация? Ладно, от начальства, но от тебя-то? Или Флетчеров? Вы же его ученики!
— Мы очень не любим протоссов, — усмехнулась Нина, — это мягко говоря… Быть может, Лысый просто сомневался, захотим ли мы иметь дело с пленным и, уж тем более, участвовать в его побеге. Другого объяснения я не вижу… А ты чего молчишь, Казимир?
Боровских, услышав о заклятых врагах, напрягся: до этого ровно лежащие ладони тотчас превратились в могучие кулаки, брови сошлись к переносице, придавая его и без того хмурому лицу просто-таки замогильный вид. Еще бы длинные волосы, которые, по словам Колосковой, он носил на Дарэнауре да крылья за спиной, то, учитывая с хищный крючковатый нос и тяжелый взгляд иссиня-черных глаз, вышел бы натуральный ангел смерти. Понятное дело, ничего хорошего от такого типа услышать не ожидалось, однако…
— Гарри отличный мужик, я с трудом верю, что он может предать нас. Но его можно обмануть, а как – дело Лысого. Что до зелота…. Снять бы с него броню да морду набить, вот и вся недолга…
— А более конкретные предложения я могу услышать? – вопросил Андрей после непродолжительной паузы, — Мне надо, чтобы кто-то находился в Каньоне, когда мы повезем туда протосса.
— С какой целью? — спросила Нина, — Если речь идет о слежке, хочу сразу сказать, что Банген ее засечет. Он мастер, не забывай этого.
— Не беспокойся, — усмехнулся пилот, — это я всегда буду помнить. Дело в другом: я подам сигал SOS, короткий и мощный. Один из вас примет его и… и я не знаю – что, — растерянно закончил он.
Зато я знаю, — все так же угрюмо проговорил Боровских, — тот, кто принял, сообщает напарнику и идет на выручку. Я могу взять с собой взвод, если что. Понимаю, времени на это много уйдет, но истребитель – не мотоцикл, его так просто не спрячешь. И учти, что командование сразу соберет поисковую группу, вот только она гм… не будет знать, куда точно идти. Этой проблемой, думаю, займется второй человек…. Ну, чего замолкли?
— Бр-р, все на соплях, — прокомментировала Колоскова, — Андрюха к тому времени может оказаться трупом.
— Другого пути я не вижу, — сухо парировал огнеметчик, — он в любом случае рискует.
— Веселенькая перспектива, — криво усмехнувшись, Шершнев подозрительно уставился на маячившую вдалеке входную дверь, за которой послышался легкий шум.
— Это наши, — сказала Нина, — уже набегались. Ладно, давайте сворачиваться, остальное потом обсудим. Там детали остались. Гм…. И спрячь подальше свою хреновину, — последнее касалось Андрея относительно его пси-колектора.
Мужчины утвердительно кивнули и, отвалившись на креслицах с пивом в руках, приготовились создать обстановку философского диспута. Впрочем, спустя мгновение он был нарушен торжествующим воплем Пьеро: кажется, они там кого-то выиграли…
…Их последняя встреча состоялась за два дня до намеченной Бангеном даты «побега» зелота. Люди собрались в бункере одного из контрольных постов, установленных на протяжение всего Каньона. Дежурные предпочли тесному строению открытое небо и ласковые лучи Аримунэ. Боровских не стал винить их за такое, тем более, что бункеру на короткое время суждено было стать «штабом» заговорщиков.
Казимир глухо пробурчал несколько сценариев развития событий и то, что должен делать каждый из их тройки в любом из случаев, затем удалился. Молча. Все и так понятно – слова эмоций тут излишни. Нина же осталась, нервно теребя лямки рюкзака, который взяла с собой непонятно зачем. Пилот выжидающе уставился на нее.
— А ведь у тебя скоро день Рождения, Андрюш, — слабо улыбнувшись, произнесла девушка и принялась неспешно стаскивать с себя рюкзак.
— Хе, через месяц, — ответил тот, — решила сделать мне подарок, пока не сдох?
Впрочем, глянув на помрачневшее лицо Колосковой, он понял – черный юмор здесь не к месту.
— Почти угадал, — Нина открыла рюкзак и вытащила винтовку С-10, — это тебе на дорожку.
— Где ты ее взяла? — оторопело спросил Андрей. Он всегда думал, что такие вещи находятся на строгом учете, — только не говори, что это твоя.
— Ты прав, я не самоубийца – бегать по Каньону без хорошего оружия, — заявила девушка, — а где взяла – там уже нет. Не твое дело, понял, умник? – она взяла рюкзак и протянула Шершневу, — впрочем, надеюсь, она тебе не пригодится. Да, не вздумай прогуливаться с ней по базе. Как придешь – сразу спрячь в истребителе.
— Не беспокойся, все сделаю, — Шершнев подхватил рюкзак и засунул туда оружие, — И не забудь – я очень надеюсь, что Бен и Гарри окажутся теми, кем мы их хотим видеть. Все наши игры – только страховка, не более. Ну, в худшем случае я стану мучеником… или героем.
— Не говори так, — сухо произнесла Колоскова, — можно погибнуть от псионного клинка зелота или ракет скаутов, но смерть от своих… Хуже этого только стать миньоном зерга. Ты знаешь, такое бывает.
— Слышал, — Андрей мягко положил руку ей на плечо и доверительно взглянул в глаза, — Я возьму с собой пси-коллектор. Можешь считать меня идиотом, но я верю – Каньон защитит меня…
— Ты самоуверенный психопат, — опустив голову, прошептала Нина, — но, знаешь, я очень надеюсь, что это окажется так… в крайнем случае. А Каньон действительно тянет…
— … тянет вниз, — глухо вторил ей Шершнев, — Ты тоже это чувствуешь?
— Разумеется, и не я одна.
— Тогда игра стоит свеч.
— Конечно… — Нина повернулась к амбразурам, чтобы в очередной раз поглядеть на кроваво-красную поверхность за пределами бункера, — скоро вечер, нам пора на базу.
— Поцелуешь на прощание? – в глазах Андрея зажглись привычные озорные огоньки.
— Станешь героем – затащу в постель, — полушутя пообещала Колоскова и выскочила из бункера. Шершнев, закинув за плечи рюкзак, последовал за ней. Военная база «Огненный лис» ждала своего пилота.